Полнолуние: закон стаи

— Мы должны жить так, как будто король здесь и видит нас. Он может вернуться в любой момент и будет рад узнать, что мы любим его и чтим его установления.

И в этом уголке страны жили как прежде в покое и радости, и славили мудрого короля за свое благоденствие.

Загфуран снова сделал паузу и окинул взглядом людей, смотревших на него, будто их заворожили.

— Скажите мне, — он начал спокойно, но постепенно повышал голос. — Кто из них станет королем? — и, не дожидаясь ответа, не спросил — потребовал. — Думаете ли вы, что нечестивые принцы, в которых по нелепой случайности течет королевская кровь, будут дороже государю, чем тот, кто на самом деле почитает его? Думаете ли вы, что законы страны остановят короля от того, чтобы покарать глупцов и вознаградить праведника? Кто вы в этой притче? Дети Эль-Элиона, с любовью повинующиеся Ему, или дети Шереша, услаждающие свою плоть? Где вы хотите оказаться? Среди тех, кто будет наказан вместе со слугами духа-противника или среди тех, кому Эль-Элион подарит новое царство, где не будет зла, не будет нуждающихся? Может быть, вы узнали себя в нечестивых сыновьях. Но и для вас есть надежда. Сегодня день, когда вы можете покаяться всем сердцем и стать истинными сыновьями Эль-Элиона, всем сердцем служащими Ему.

Вот теперь толпа заволновалась, с плачем хлынула вперед, чтобы коснуться проповедника, требуя, чтобы он рассказал, что же сделать им, чтобы исправить свою жизнь. Минарс остановил их мановением руки, и толпа замерла, внимая ему. Вскоре на площадь несли игральные карты, кости и доски для щалеф1 — три главных зла, в которые

1 щалеф — несложная игра простонародья, для которой требовалась деревянная доска, кости и круглые фишки.

бывало проигрывали не только дома, но и жен, и детей. Неподалеку соорудили костер, и люди в экстазе кидали туда греховные вещи. Вскоре в костер полетели и книги. Кроме еретических сочинений, заклеймили любовные и рыцарские романы, а также поэзию, — все, что не прославляет Эль-Элиона и отвлекает от него, должно быть предано сожжению. Появились желающие пожертвовать что-то странствующему проповеднику, но Загфуран благоразумно отказался от даров в пользу городской церкви. В благодарность старший священник позволил ему не проповедовать утром, а ограничиться вечерним служением.

Когда жажда святости стала иссякать, маг пригласил мужчин прийти к нему на исповедь к семи часам, а затем удалился для отдыха. На самом деле отдых ему не требовался. Он остался доволен результатами дневной проповеди, теперь требовалось время для подготовки к самому главному — вечернему служению…

С пяти вечера перед храмом начала образовываться очередь для исповеди. Опасаясь, что могут не успеть, люди оставляли дела и мужественно ожидали назначенного часа. Ближе к семи, очередь стала такой огромной, что Загфуран не успел бы принять всех желающих. В толпе возникали перебранки. Надзиратель церкви из черных монахов, пытался урезонить буянов. Увидев, что ничего не помогает, пригрозил:

— Кто забудет о высоком звании детей Божьих, к проповеднику не пущу!

Это остудило горячие головы. Чуть позже Загфуран передал через этого же надзирателя, что примет лишь тех, на кого укажет Эль-Элион. Всем остальным даст благословение, а исповедаться придется у надзирателя или старшего священника. Толпа впала в уныние, но люди и сами понимали, что их слишком много, чтобы проповедник успел принять всех. Им оставалось только с надеждой ожидать, что Господь укажет именно их.

Маг выбирал их толпы тех, кто был богаче. Он не нуждался в деньгах, но минервалсами лучше вербовать людей, обладающих определенным влиянием. Выслушав исповедь, тем, кто ему показался интересным, он задавал условный вопрос: "Хочешь ли ты служить Свету, сын мой? Готов ли ты дать обет?" Если горожанин соглашался — а таковых, как и всегда, оказалось большинство — Загфуран "благословлял" его: накладывал "обет послушания". Теперь человек если и захочет, не сможет предать мага. Разве что отыщет какого-нибудь сильного священника. Так у него стало сразу почти двадцать новых помощников.

Солнечные лучи, проходя сквозь витражи, изображающие сотворение Гошты, расцвечивали белое одеяние Загфурана радугой. Минарсу нравилось это. Белый цвет — символ святости. Радуга — в разных народах символ богатства, счастья или перехода в новый мир. Он же здесь, как сам Управитель или ареопагит творил переход в новое бытие. И пусть своды храма Истинной церкви Эль-Элиона значительно уступали размерами Храму Света, маг чувствовал подлинное величие, когда легким росчерком руки в воздухе накладывал на человека заклинание послушания.

На скамьях черного дерева перед ним замерли горожане, ревниво наблюдая, как по одному подходят к странствующему проповеднику избранные им за исповедью и благословениями. Сегодня внимание людей не отвлекается ни на разглядывание цветных витражей, ни на позолоченную лепнину и хрустальную люстру в тысячи свечей далеко вверху. Прихожане замерли, будто впитывая в себя проповедника, покорившего их сердце, вознесшего их к небесным сферам, поманившего несбыточным.