Полный дом смерти

Свернув направо и миновав улицу Одинокой повстанки, я подвел девицу к своему дому. Убедился, что хвоста за нами не наблюдается. И в то же время меня не покидало ощущение, что кто-то пристально следит за мной из полумрака. Впрочем, такое со мной случается часто. Паранойя – самое распространенное заболевание среди частных детективов. Не привыкать.

1. Я берусь за ваше дело

В моей квартире всего одна спальня. Это вам не загородный домик какого-нибудь политика. Если быть откровенным, то и комната всего одна – это та же спальня. Плюс маленькая кухня и прихожая. Удобства, кстати, направо по балкону. Мне приходится довольствоваться ими на пару с соседом по этажу – работником горморга. Мой стыд и срам довершается тем, что квартира не моя. «Арендованное помещение под частный бизнес», как говорится в договоре с домоправителем Хайклом.

Прямо на углу строения красуется черная надпись: «Темным эльфам – темное пиво». Чуть ниже – «Смырть падонкам» на трольем наречии.

Знал бы, кто пишет непотребности на стенах – уши бы оторвал. Хотя, по правде, надо отдать им должное за то, что не рисуют на моей двери. Боятся, видимо, грозного сыщика с «Карателем» упрощенной модели на поясе.

Мы поднялись по невысокой винтовой лестнице. Я забренчал ключами и прошептал заветное слово, снимающее защитную магию. Не забыл также поглядывать украдкой на новую подругу. Мало ли что. Она ведь следила за мной, обезьяноподобные типы появились позднее.

С душещипательным грохотом дверь поддалась под плечом. Тяжелая, зараза, сразу мне приглянулась на ярмарке. Впрочем, в те времена я еще не догадывался, что дверюга живет собственной жизнью. Так и норовит придавить или оттолкнуть, зараза!

Давно несмазанные петли сообщили миру, что они думают о моей персоне. Монструозная пружина смачно взвизгнула, сокращаясь. И дверь слегка наподдала девице под… э-э-э, ну, в общем, ясно.

На какое-то время коридор погрузился во тьму. Где-то за стенкой прокуковали ходики. Жалобно заскрипели пружины старого дивана. Это сосед, Рохля Пивский – работник городского морга – повернулся с левого бока на правый.

– Что это? – спросила посетительница.

– Стены тонкие, – ответил я, пожимая плечами.

– Ощущение, что по соседству у вас живет корова.

– Всего лишь один неприятный тип, – вздохнул я и переключился на другую тему. – Три часа первого утра. Приличные люди и оборотни давно по домам все дрыхнут. А мы тут блуждаем в потемках.

С этими словами я нащупал дверной проем и очутился в коридоре. Девица прошла следом за мной и поскользнулась на пороге. Схватилась за меня, проворчала что-то нелестное.

– Боюсь темноты, – сказала она.

Испугавшись непроницаемой тьмы (в коридоре окон не имеется), девушка прильнула ко мне. Я сделал вид, что шарю по стене, выискивая рычажок выключателя, хотя – к стыду признаться он лежал под моим указательным пальцем.

Понаслаждавшись теплом и запахом ее волос, я с сожалением включил-таки свет. Игнорируя завалы разнообразных картонных коробок, высокие стеллажи с полицейскими делами и вязанки ржавого оружия на полу, мы прошли в кабинет.

Моя комната одновременно служит и спальней, и местом для решения дел. Кровати у меня нет – громоздкая вещь, занимает много места. Я сплю на выделанной шкуре бастарка. Вон она – раскинулась зеленоватым пятном у западной стены.

Северную стену до потолка подпирает тяжелый шкаф, доверху набитый всяческими бумагами и прочим. Рядом стоит величественный стол, покрытый алым сукном, – единственная вещь, которую оставил мне отец. На столешнице нестройными рядами возвышаются стопки тех же бумаг, пепельница в форме собачьего черепа, облезлая лампа, осколок Зерцала душ, исполняющий обязанности экрана мозгомпьютера; парочка немытых тарелок с остатками завтрака, наполовину пустая (или полная, когда у меня хорошее настроение) бутылка минеральной воды с накренившимся железным сифоном; целая туча ручек-карандашей-резинок в бронзовой подставке.

В общем, вот и все убранство комнаты. Ах да, еще портреты родителей.

На том, который побольше, величественно выпячивает увешанную орденами грудь мой знаменитый отец. Он устало смотрит на своего отпрыска, словно говорит: чего ж ты меня так позоришь, сынок? На второй картине – мама. Она улыбается из-под накинутого черного капюшона. Как и папа, мать желает мне только лучшего, насколько могут желать некроманты.

Еще одну стену занимает громадное трехстворчатое окно. Как и всегда, форточка слегка приоткрыта. Ночная прохлада врывается в комнату, шевелит жухлые листики фикуса, носится под потолком.

В моем «кабинете-спальне» редко что-то меняется.

Оценив обстановку, девица презрительно скривилась и рухнула в мягкое кресло для посетителей. При этом я заметил, что она сначала убедилась в отсутствии пыли на нем.

Из богатых, стало быть, девочка, даром что в простеньком платьице. Вероятно, из дворян или наследница купеческой семьи. Это поднимает мой гонорар до умопомрачительных высот.

– Сначала поговорим о финансах, – заявил я с ходу, усаживаясь в любимое кресло из лакированного тиса.