Полный форс-мажор

Слухи, один удивительнее другого, молнией распространялись от роты к роте. Циркулировали, висели в воздухе, словно пыль от взбитых подушек и ротных одеял в банный день. Сегодня, сейчас, ни вновь прибывшие в полк солдаты, ни ротные командиры, ни старшины, ни даже «старики», никто не понимал поставленной оркестру задачи: сбить вертолётчиков, условно говоря. Причём своих, оказывается, вертолётчиков, наших! Этот слух донесли музыканты-срочники. Первыми! Они первыми случайно оказались при официальном разговоре полковника с дирижёром. Не всё поняли, но задачу «сбить», уловили чётко, и кого именно тоже. Причём, живьём! Не виртуально, а реально. Последнее и удивляло, и настораживало: как это? как сбить? зачем сбить? что они плохого полку сделали? — было не понятно. И причём тут оркестр?! Музыканты-то тут каким боком? Загадка! «Добро» бы иностранных каких вертолётчиков сбить или ракету-болванку, это бы нормально. Соответствующее подразделение, с приданными службами, напряглись бы, нацелили ракеты, рассчитали… И «привет, дядя», но сбить своих, наших?! Сходились на одном: авиаторы придумали какую-то жутко секретную и хитрую технику, её и нужно, наверное, сбить. Но не просто сбить, а по-хитрому так. С вывертом, через оркестр. В виде своеобразной проверки, на музыкальных частотах! Есть такие, говорят, частоты, действуют. В Стокгольме же получилось… Ну, надо, значит, надо! Полк решал такого рода задачи от тактических до глобально стратегических. Был тараном, щитом Родины (как гласили красные лозунги в полку на транспарантах), и на летающую-ползающую «мелочь» всякую реагировал, приданные подразделения для этого имел. Все угадывали одно, полку что-то предстояло. Не учения с развёртыванием, не массовое увольнение, не награждение медалями, даже не повторный приезд представителей иностранных армий, а… Сбить! Странным было и то, что музыкантов оркестра в полк из отпуска срочно возвращают. Это особенно интересно и странно. Их-то зачем? Они же не… ракетчики. Они же с «дудками»! Неужели они так уж… Но — отзывают, как всему полку уже стало известно. И в Мурманск воспиталка Ульяшов позвонил, и за Тимофеевым «волгу» командирскую послал, и… дирижёра задержали, и других. Как это? Почему? Чем уж они так… Не-по-нят-но! Такого ещё не было. Значит, как минимум, музыканты «Туш», наверное, будут своему полку победный исполнять или что похуже — в миноре — сбитому вертолёту.

Настораживало и другое: заместитель командира полка по воспитательное работе полковник Ульяшов в непрерывном режиме вёл одно за другим закрытые совещания с дирижёром оркестра и начальником особого отдела майором Сусловым. Присутствие последнего полк даже пугало. Там что-то не того, гадали. Там, значит… А что именно «значит», было не ясно. Мрак!

Не знали и музыканты срочники.

Их даже из своего оркестрового класса порой выгоняли, когда к дирижёру приходили Ульяшов и Суслов. Сержант Смирнов, бывший лауреат который, тоже недоумевал стоя за закрытыми дверьми.

— И долго они там совещаться будут, я не понимаю? Что за секреты? То в штабе дирижёра держат, то здесь совещаются. И почему здесь? Это же наш класс, не штаб. Нам заниматься надо, если отзывают!

И прапорщик Трушкин был с ним согласен.

— Не оркестровка, а коммуналка какая-то.

— Кухня, — конкретизировал лауреат.

— Сейчас одно и то же.

В оркестровом классе тем временам полковник Ульяшов обговаривал с майором и лейтенантом предстоящие оперативно-тактические действия.

— Значит, я так думаю, товарищи, офицерам полка доложим только конечную цель задачи. Без конкретного указания сроков. Чтоб не будоражить.

Суслов мгновенно воспользовался случайно возникшей паузой:

— Но всё под строгим секретом!

Ульяшов запнулся.

— Тьфу, ты, Суслов, опять ты со своими секретами?

— Категорически, товарищ полковник! Так надо. — Заметил особист, и выразительно округлил глаза. — Обязательно!

Ульяшов, ёрничая, пожал плечами, недовольно хмыкнул.

— И как мы, извини, в Стокгольме без тебя обходились? Не понимаю!

— Простите! Что вы хотите этим сказать, я извиняюсь?

— Что я хочу?..

Дальнейший эпизод лучше передать общими словами. Майор, конечно, оскорбился, заметил, что если его там не было, это не значит, что всё за границей — и для всех! — было бесконтрольно, пусть «товарищ» полковник так не думает. На что Ульяшов сильно удивился, он, кажется, понял, кто виноват в том, что не получил генеральского звания. «Так вот оно что, получается! Понятно-понятно!» Майор холодно парировал: он, извините, не стрелочник какой и не стукач, а начальник особого отдела. Особого! И пусть другие это помнят, и головой всегда думают, а не другим местом…

Вообще-то, офицеры некоторое время ещё с чувством охотно пикировались — тонко, многозначительно, но без огнестрельного и холодного оружия, вербально. Забыли, кажется, и тему совещания уже, и дирижёра. Лейтенант Фомичёв, то краснея, то бледнея, глаза прятал и пальцы рук под столом нервно мял.