Полный курс русской истории: в одной книге

Оставшиеся туземцы вынуждены были, в конце концов, принять и религию пришельцев, и особенности их общежития. Своих государств не было ни у мери, ни у мордвы, ни у чуди. Так что вовлеченные в общественные отношения, характерные для южан, местные народы постепенно переняли образ жизни переселенцев. А смешиваясь с крестьянами, они произвели и новый антропологический тип населения, уже не совсем славянский. Эта примесь, говорит Ключевский, заметна в великоросском антропологическом типе:

«… именно скулистость великоросса, преобладание смуглого цвета лица и волос и особенно типический вели-коросский нос, покоящийся на широком основании, с большой вероятностью ставят на счет финского влияния».

Отпечаток финского влияния отразился и в языке переселенцев. Язык, единый для Днепровской Руси, наиболее сходен с малоросским говором:

«…в говоре древней Киевской Руси заметны три особенности:

1) она говорила на о, окала;

2) звуки ц и ч мешались, замещали друг друга;

3) в сочетании гласных и согласных соблюдалась известная фонетическая гармония: звуки согласные гортанные г, к и х сочетались с твердыми гласными а, о, ы, у, э и с полугласным ь, а зубные, или свистящие, з, с и ц и нёбные, или шипящие, ж, ч и ш – с мягкими гласными я, е, и, ю и с полугласным ь; сюда же можно отнести и мягкое окончание глаголов в 3-м лице обоих чисел».

Во времена Ключевского остатки этой единой некогда для Руси фонетики сохранялись только в новгородском областном диалекте. Этот мягкий и певучий язык на северо-востоке прибрел иные черты: он стал тверже и жестче. Владимирский говор «господствующий звук о произносит грубо протяжно, утратил древнее сочетание гласных с согласными, в родительном падеже единственного числа местоимений и прилагательных г заменяет звуком в». Так единый древнеруский язык приспособил особенности фонетики финской и сам видоизменился. Наибольшие изменения коснулись жителей крошечного городка северо-востока – Москвы.

«Москва, – пишет Ключевский, – и в диалектологическом отношении оказалась таким же связующим узлом, каким была она в отношении политическом и народнохозяйственном. Она стала в пункте встречи различных говоров: на северо-западе от нее, к Клину, окают по-новгородски, на востоке, к Богородску, – по-владимирски, на юго-западе, к Коломне, акают по-рязански, на западе, к Можайску, – по-смоленски. Она восприняла особенности соседних говоров и образовала свое особое наречие, в котором совместила господствующий звук южного говора с северным твердым окончанием 3-го лица глаголов и с твердым г, переходящим в конце слов в к (сапок), а в родительном падеже единственного числа местоимений и прилагательных – в в. Зато московское наречие, усвоенное образованным русским обществом как образцовое, некоторыми чертами еще далее отступило от говора древней Киевской Руси: гаварить по-масковски – значит едва ли еще не более нарушать правила древнерусской фонетики, чем нарушает их владимирец или ярославец».

Иными словами, в Москве бытовал такой особенный язык, которого в древности не признавали как нормальный ни киевляне, ни новгородцы, ни даже ярославцы и владимирцы. Позднее этот язык стал языком великороссской Руси. Так что завоеванные финны внесли свою лепту в дело единения языка: они отомстили своим захватчикам, испортив настоящий русский язык, на котором те говорили. Не правда ли, забавно, как не везет завоевателям с чистотой речи? Сперва шведский язык русов исчезает как облачко среди ясного дня, приобретая дикие славянские черты завоеванных киевлян, затем сформированный вливанием болгарской церковной крови древнерусский язык подпадает под влияние финских завоеванных племен и становится уже и не русским, и не славянским, точно заговорил сжигаемый за ведовство на открытом огне финн, пытаясь произнести слова на языке его мучителей! И этот язык «правленого» (от слова правеж) финна и становится языком великорусской народности! То ли еще будет… Совсем недолго ждать явления монголов!

Вера диких финов