– И какую? Если не секрет. – Жаклин опять начинала ловить себя на том, что готова его слушать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, только бы он рассказывал хоть что-нибудь и не останавливался.
– Говорит, что хочет далматинца. А лучше – двух.
– Оу, у девушки есть вкус!
– Ну, так! Еще бы! – Алекса распирало от гордости при упоминании о сестре. – Она занимается рисованием, дизайном, архитектурой. Увлекается компоновкой пространства и материала, цвета, формы там… размера и еще много всякой мутотени, в которой я нишиша не разбираюсь, и Дженни, признаться, меня всем этим так достала, что я с удовольствием сбежал от неё сюда, в Оксфорд.
Жаклин захихикала – парень кокетничал! Это было так на него не похоже.
– У многих моих друзей были собаки, – между тем продолжал рассказчик, – у дяди Рональда всегда дома живут собаки. На ферме в хайлэндсе без собак хреново – они и грызунов отпугивают, и крупных животных там… чтоб не вытаптывали, скот пасут – тамошние собаки рабочие и очень умные, самостоятельные. Сейчас у него целая стая бордер колли. Этим летом, в июле, мы с братьями ходили в горы с ночевкой и брали их с собой.
– С ночевкой?! И вас отпустили? – воскликнула Жаклин. – А сколько лет твоим братьям?
– Старшему Бену – девятнадцать, он на полтора года старше меня, а младшему Хэмишу – четырнадцать.
– И как долго вы были в горах?
– Неделю.
– Неделю! – Жаклин даже остановилась. – Ого! – её глаза округлились – удивление буквально распирало изнутри. – Александр, а это точно не опасно? Троих, можно сказать, еще детей отпускать в горы без взрослых на неделю!
Её спутник тоже остановился и застыл, немного откинув голову назад и не поворачиваясь лицом к девушке. Та заволновалась – она уже поняла, что проговорилась, но… скорее всего, было поздно.
Когда «дитя» всё-таки развернулось и вперилось в неё «тюльпанами», которые меньше всего сейчас напоминали что-либо из всей ботаники и не только. Жак показалось, что она смотри в выключенные фары какой-нибудь крутой тачки типа ТТ-на фоне очевидной злости там просматривались открытая воля и скрытая сила.
Но даже сквозь остроту ситуации влюблённая с удовольствием наблюдала, что в молодом человеке не проглядывается и намёка на истеричного, капризного подростка, пытающегося утвердиться тупой обидой и агрессией, а так же, уже в который раз, не могла не залюбоваться его красотой – злость не обезобразила её любимого лица, а с точностью до наоборот – Александр был прекрасен в этой своей злости, тем более, что, скорее всего, зло этому человеку явно свойственно. Видимо, он был злой по своей природе. Причем, сейчас он не вот прямо пришел в бешенство, но «в режим льда» – определённо. От этого «льда» кое-что досталось и ей самой – на спине появился «морозец» и многообещающе пробежался вдоль позвоночника.
«Зря это я… про деток-то… не надо было», – поздно дошло до неё.
Красавец, быстро сбросив с себя свою первую реакцию недовольства на такое «оскорбление», через несколько мгновений уже почти спокойно огляделся вокруг. Поискав что-то глазами, парень направился к стволу ближайшего дерева, ведя за руку девушку и её собаку на поводке.
– Алекс… – у ведомой как-то так незаметно стали подкашиваться ноги.
Но тот не ответил. Он, всё так же молча, отпустил её руку и, подойдя к одной из веток, перекинул через неё корпус поводка-рулетки и рукоятку зацепил за сук, чуть отпустив длину шнура, и тут же, даже не посмотрев на Сулу, развернулся опять к девушке.
Для начала он как-то так оценивающе окинул её с ног до головы, как будто что-то прикидывая в уме, после чего, видимо, придя к положительному выводу, подошел и нежно, мягко взяв за талию, с выражением лица «только так, и никак иначе», стал наступать на неё мелкими шашками, явно намереваясь прислонить спиной к дереву. Когда она ему это позволила, он, сгорбившись, упёрся лбом в её лоб и заглянул ей в глаза взглядом, полным какойто взрослой усталой иронии или даже философии, плюс к этому, видимо, на правах незаслуженно обиженного, позволил себе добавить еще немного насмешки и осуждения.
Постояв так несколько мгновений и дождавшись, пока Жаклин перестала понимать что-либо вообще, он молча, медленно, с открытыми глазами оторвался от её лба и уже с улыбкой наслаждения от её растерянной реакции, склонив голову набок, приблизился к её губам. Ему тут же раскрыли свои губки навстречу, и, как только его язык первый раз прошелся по её языку и достал до нёба, он сразу же, оторвавшись, со спокойными, холодными интонациями лёгкого садизма прошептал ей прямо в губы: