– Мне хотелось тебя еще раз попросить не отказывать моему сыну Александру в общении и компании там, в Оксфорде. Не бросай его там, пожалуйста. – Женщина говорила медленно, спотыкаясь на каждом слове. Она накрыла ладонь Жак, лежащую на столе, своей уже немолодой рукой. – Мне было бы несказанно спокойнее знать, что хоть некоторые выходные, хоть изредка, он будет проводить вместе с тобой и твоим мужем. Поверь, я об этом прошу не из-за излишней материнской опеки, вернее, не только из-за неё, – она помолчала, как бы раздумывая, а потом продолжила, – просто понимаешь… Александр… и все эти девушки…
«Понимаю», – подумала Жаклин.
– …они его постоянно преследуют…
«Угу».
– …и я переживаю…
«Я тоже».
– Когда у тебя будет сын, ты меня поймёшь. – Женщина мягко похлопала девушку по руке.
«Зачем же ждать так долго, – самоиронично подумала её собеседница, – я уже отлично тебя понимаю. А еще я тебе ужасно, просто, бешено завидую – сегодня вечером ты увидишь его. И завтра. И послезавтра. И можешь запросто с ним общаться. А вот я…»
– Не переживай, Алиса, Алекс очень умный, здравомыслящий парень, целеустремлённый. С ним всё будет хорошо, вот увидишь. – «Что там еще говорят в таких случаях? Ах, да…» – Я готова ему помочь, мы с Чарльзом всегда будем рады видеть его у нас дома.
– Спасибо, девочка. Я очень на тебя рассчитываю, – засияла женщина, очень довольная, что «девочка» так хорошо отозвалась о её сыне. – И еще… – она немного замялась, – мне не очень удобно говорить тебе то, что я сейчас скажу, но, пожалуйста, если тебе что-то не понравится в его поведении, если ты заметишь или узнаешь о нём что-то неладное или дурное, дай мне знать, пожалуйста, очень тебя прошу, – закончила она и как будто выдохнула. – Поверь мне на слово, у меня есть причины переживать за него.
«Ни секунды не сомневаюсь», – согласилась Жаклин про себя.
– Я, конечно, постараюсь, Алиса, но сегодня мы с Алексом разговаривали об Оксфорде, о его студенчестве – твой сын действительно сосредоточен на учёбе и очень серьёзно относится к своему будущему. Так что давай всё-таки будем надеяться, что у него всё будет хорошо.
– Я надеюсь, Жак, очень надеюсь. Спасибо тебе, – широко улыбнулась Алиса, утвердительно покачала головой и отвернулась к остальным за столом.
Вернее, они обе отвернулись друг от друга и увидели, что на них смотрит Эшли. Но её тут же отвлёк дядюшка Лам, и за столом продолжилась оживлённая беседа уже в полном составе и уже не об огурцах – на смену им пришел общественный транспорт.
А потом у Жак опять зазвонил телефон, который она на всякий случай взяла с собой за стол – надежды на то, что Александр может позвонить, не имелось практически никакой, но, тем не менее, она не смогла оставить мобильник у себя в комнате. Надежда умирает последней.
Извинившись, Жак вышла поговорить на улицу.
Звонила Сесилия Хэмонд – её подруга по работе. Этой женщине исполнилось пятьдесят четыре года, она работала сменной старшей медсестрой в больнице Черчиля вместе с Жаклин и очень часто совпадала с ней по дежурствам. Они подружились. Девушка вообще более охотно и легко сходилась с женщинами существенно старше себя – сказывалось с детства отсутствие рядом матери. Миссис Хамонд оказалась энергичной, контактной в общении деловой женщиной с тремя собаками, тремя уже взрослыми детьми. Она не знала, что её подруги сейчас нет в Оксфорде, и звонила, чтобы сказать, что Чейза Мэйсона опять привезли с кетоацидотической комой, и возможно, Жаклин захочет забежать, посмотреть парня.
Чейз Мэйсон был двадцатишестилетним парнем, ровесником доктора Рочестер, страдающим врождённым сахарным диабетом. Вдобавок к его лечащему эндокринологу, доктору Мону, Жак являлась его наблюдающим врачом. Этого молодого человека никак нельзя отнести к «лёгким» пациентам – он не всегда выдерживал нагрузки режима, у него заканчивалось терпение, Мэйсон срывался, забрасывал диету и доводил себя до комы.
Жаклин пояснила Сесилии, что очень жаль, но она сейчас не в Оксфорде, возвращается в пятницу и обязательно прибежит в субботу, как только сможет.
После чая, на кухне, когда она относила грязную посуду, проводив гостей, к ней подошла Эшли.
– Ты сегодня грустная, девочка. Что-то случилось? Не хочешь поделиться?
Девушка даже застыла. Она вмиг вспомнила, как когда-то, в институте, хотела делиться с подругами переживаниями и эмоциями по поводу амурных дел.
«Никогда. – Перед ней как будто мысленно захлопнулся невидимый шлагбаум. – Никогда я не смогу и рта открыть, рассказывая кому-нибудь о НЁМ. Никогда. И это не только из-за Чарльза».
– Да, – залепетала она, – звонила коллега с работы. Моего пациента опять привезли с комой. А я очень надеялась, что он наконец-то возьмётся за ум. Но увы.
Эшли, хотела было скептически сложить губы, но вовремя спохватилась.
– Мда, очень жаль. Хочешь, я согрею тебе молока с мёдом?
– Нет, спасибо, я лучше пойду попрошу у дядюшки что-нибудь почитать перед сном. Спокойной ночи, Эшли.
– Спокойной ночи, милая. – Женщина напутственно похлопала Жаклин по худенькому плечу.