Полным ходом. Эстетика и идеология скорости в культуре русского авангарда, 1910–1930

И снова сдвиг ракурсов, яркие цвета и быстро сменяющие друг друга образы оказываются существенными для изображения города. С точки зрения бульваров и площади здания кажутся задрапированными «синими тогами», и мимо этих зданий мчатся горожане – «бегущие»; на ногах последних появляются желтые, похожие на браслеты обручальные кольца, создаваемые светом уличных фонарей, которые словно препятствуют городскому движению. Хотя Маяковский использует обычный размер (четырехстопный амфибрахий) и простую, чередующуюся схему рифм, стихотворение, словно полуабстрактное полотно, содержит красочные, сюрреалистические формы и сложный набор меняющихся точек зрения на городской мир, что заставляет читателей адаптироваться к словесному эквиваленту незнакомого, быстро движущегося пейзажа[80].

Создавая сюрреалистическое впечатление скорости и подчеркивая антропоморфную сущность улиц и площади, Маяковский одновременно лишает городских жителей их человеческих качеств, изображая городские массы в виде животных. В третьей строфе толпа несется по улицам, словно кошка:

Толпа – пестрошерстая быстрая кошка —
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.

«Быстрая» кошка (животное, к которому часто обращается Маяковский) олицетворяет пешеходов и их стремительное движение; колеблющиеся цвета, описанные в первых двух строфах, превратились в пестрый покров кошкоподобной толпы[81]. Во второй половине строфы в суматошный городской пейзаж проникают звуки смеха, а изображение бурлящей городской среды кажется все более запутанным. Местоименное прилагательное «каждый» как раз предполагает множество точек зрения и голосов в кошачьей толпе. На дезориентирующем фоне города раздается смех – Маяковский устанавливает подспудную связь между смехом и городским динамизмом, ассоциацию, которую впервые провел Боччони в картине 1911 года «Смех» («La risata»).

Полуабстрактное изображение ночной жизни города достигает своего апогея в заключительной строфе «Ночи». Устанавливая еще одну подвижную систему координат, Маяковский вводит лирического героя в первом лице, который выходит из толпы, чтобы предложить собственную точку зрения на искаженное городское окружение:

Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул; пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая.

Здесь герой (и читатель) Маяковского ощупью пробирается через дезориентирующее городское пространство. Смех из предыдущей строфы возвращается, как и яркие цвета, потому что хохочущие арапы вызывают образ попугая – метафору разноцветного украшения из перьев на женской шляпке. В этом финальном описании улицы темп города создает размытую картину меняющихся образов. Это размытие вынуждает читателя прыгать от одной строчки к другой, ничего или почти ничего не понимая вполне. Порядок слов и преобладание как бы не связанных между собой существительных воспроизводят быстрый поток городских впечатлений; чтобы различить их, читателю необходимо обнаружить грамматическую и семантическую логику неоднозначно сформулированных строчек[82]. Чтение этого стихотворения, с одной стороны, похоже на быстрое движение сквозь современный городской пейзаж, с другой – предполагает остановки, так как приходится медленно перечитывать строки, чтобы добраться до смысла произведения. Маяковский как будто колеблется между ускоренностью и замедленностью, чтобы подчеркнуть свой неоднозначный, осторожный взгляд на быстро движущийся город.

Еще более явно образ урбанистической скорости выступает в стихотворении Маяковского «В авто» (1913). Начав текст с мимолетного разговора между влюбленными («Какая очаровательная ночь!»), Маяковский показывает, как скорость города искажает не только опыт, но и общепринятый язык – и разговор между двумя людьми, и окружающая среда быстро распадаются:

Выговорили на тротуаре
«поч —
перекинулось на шины та»
Город вывернулся вдруг.
Пьяный на шляпы полез.
Вывески разинули испуг.
Выплевывали то «О» то «S».

[Маяковский 1955, 1: 58]