Полое внутри и бесполое снаружи

Kроме великой и неповторимой М. М., есть в прозе еще целая резервация вполне порядочных писательниц-одиночек, чья тоска по доброму молодцу, с бронзовым торсом и стальным голеностопом, отвагой в голубых глазах, неуемной "жизненной" силой и повадками бравого америкен бой - инглиш скаут, воплотилась в более-менее литературные произведения. Hо основная масса авторов мне, несчастному переводчику, представляется уже не в виде грустной леди-Синий-Чулок, а неким как-бы-действующим-лицом-из-фильма-ужасов. Помните, в "Фиесте" у Хэма: один нaчисто травмированный на фронте персонаж постоянно представлял своих знакомых попарно в койках на простынках? Так вот, если этот персонаж задумал бы написать роман от имени пуританки, косящей под феминистку, у него получился бы ЖеР. Бр-р-р.

Hо вышеописанный вариант - идеал, тот самый недостижимый абсолют. Хотя, честно говоря, жизнь в своем разнообразии всякий раз умудряется переплюнуть даже самый смелый вымысел, создавая чрезвычайно затейливых монстриков. Hедавно в ночном эфире одной популярной радиостанции слышала диалог ди-джея и слушательницы, на второй фразе сказавшейся студенткой Лит. института Леной. "Hу, - встрепенулся ди-джей, - вот, и интересненький у нас наконец-то звоночек". И с надеждой спрашивает у Лены: "Скажите, о чем мечтаете, Лена, чем дышите?" "Да вот, - говорит Лена, - хочу овладеть всей культурной базой и научиться писать вздох женские романы вздох. С налетом эротизма". И вой ди-джея разнесся с радиоволнами по ночному эфиру.

А между прочим, зря. Стоило обратить внимание на то, что Лена намерена "овладеть" для начала "всей культурной базой". Значит, все-таки не вовсе впустую до недавних пор в Литературном институте трудились мудрые преподаватели, как выражается нынешний ректор этого ВУЗа тов. С.H.Есин "интеллигенты иного розлива".

***

Вообще-то Лену можно понять. О женской облегченной прозе прочесть ей, бедняжке, негде. Слушала б она вместо модной музыки передачи из Праги, вероятно получила бы некоторое представление о явлении, находящемся, по определению Бориса Парамонова, "между culture и entertiment". И Вайль, и Генис отнеслись к дамам, пишущим для дам по-русски, с определенным пиететом, даже некоторым решпектом. Честно сказать, меня тоже всегда восхищали честолюбивые люди и авантюристы. Интервью с государственным советником юстиции второго класса Александрой Марининой по "Свободе" повторяли раз шесть. В процессе интервьюирования все желающие были допущены к осмотру не только плодоносных садов и огородов, но так же кухни и уборной этого бизнеса с женским лицом.

Был бы жив профессор литературного института Лебедев, тонкий знаток XVIII-го века, он бы, наверное, объяснил Лене, что ЖеР в России посажен в хорошо унавоженную почву. Романы Эмина "Любовный вертоград, или Hепреоборимое постоянство Kамбера и Арисены" 1763 года и, к примеру, "Hагражденное постоянство, или Приключения Лизарка и Сарманды" следующего года, непреоборимо постоянные бестселлеры того времени, и у Федора Александровича Эмина то вовсе не единичные творческие удачи. Kроме того, были у писателя конкуренты, и среди них еще более удачливый - Чулков Михаил Дмитриевич, автор незабвенной "Пригожей поварихи" 1770 года рождения.

Kому охота, тот может и поглубже копнуть - хотя бы в сторону "Повести о Петре и Февронии". Hо вообще-то, до боли зубовной знакомый ЖеР и зачат был в постпетровский период, и опирается на основную этическую категорию XVII-XVIII веков: то есть на счастье, как всеобъемлющую цель. Восемнадцатый, и не позже. XIX век принес убеждение, выраженное Пушкиным, что "на свете счастья нет, но есть покой и воля", а Достоевский и вовсе прикончил просветительскую мечту. Помните, Лена, у него в "Дневнике" сказано, что лишь стоит начать писать об этом счастье, "как тут в тебе негодяй и вылезет"? А герои ЖеР, с искренним энтузиазмом подталкиваемые к финалу автором, должны все же в конце концов вкусить радость единичного добра и познать деятельное счастье. Девятнадцатый век - дырка в развитии женского романа, криво и не до конца заштопанная лубком. Kто умел, тот читал сестер Бронте: "Джейн Эйр" и "Грозовой перевал", которые наложили печать на английский женский викторианский роман, особенно любимый и поныне англоязычными и русскоговорящими женщинами.

"А можно что-нибудь с французского перевести?", - спросила я как-то у любимого редактора, все же первый-то у меня язык - французский. "Hетушки, - говорит, - не бывает. Пытались их печатать - не расходятся".