Снаряды пробивали насквозь головы заключенных. Ранили наёмников, дробя им руки и кости. Над кучей малой поднялись визг и крик раненых. Лисы терялись в толпе, оставаясь целыми и относительно невредимыми.
Маяка едва ли было достаточно, чтобы отогнать кучку заключенных подальше. Сколько бы рваных ран ни нанёс толпе Альдред, каторжники не отставали. Всё норовили раздробить киркой ему колено. Оглушить лопатой. Проломить лицо кувалдой.
Удавалось не слишком. Всё же, Флэй погубил немало тех, кто и сам легко нарезал эту кучку калек на ремни. Но увесистый кусок металла без магии, в ней заключенной, не вселял в сердца заключенных страха в полной мере.
Плевать было каторжникам, что скользят их ноги по кровавой горной породе. Что спотыкаются об руки, ноги, головы, торсы братьев по несчастью. Что сами пополняют ряды мертвецов и калек. Они не видели перед собой ничего, кроме надуманной награды.
Рефлексировать смысла не имело. Альдред потянулся к кресалу. Совсем рядом свистела пуля. Он чувствовал ее приближение самой кожей. Чуть пригнулся. Как раз вовремя. Калёный снаряд вогнало в лицо заключенного, что только-только поднял на Флэя кирку. Его как ветром сдуло в миг.
Чиркнув огнивом вдоль химеритового клинка, в Маяке Киаф пробудил сердцевину космомантии. В его руках был уже не фламберг, а факел, чей холодный свет влёк за собой лишь только смерть. Животный страх перед неведомой силой Альдред еле-еле подавил на корню. Либо он обуздает шальной огонь, либо толпа растащит его по косточкам.
Сначала каторжники даже и не поняли. Джада была слишком занята прорубанием пути к Альдреду, чтобы заметить белый факел. Между тем столы с чудовищной скоростью перевернулись. Это был не просто светоч Смерти, а погибельный вихрь, подконтрольный одному-единственному человеку.
Ослепленный молчаливой яростью, Флэй метал фламберг из стороны в сторону. Меч кружил, расчищая дорогу перед своим хозяином.
И Киаф Снов не разбирал, по кому бьёт. Вообще, разве это так важно?..
Каторжники. Наёмники. Всё одно. Даже если бы Верде попала под его горячую руку, Альдред бы раскаивался лишь многим позже. Если бы раскаивался.
Поглощенный космическим пламенем клинок проходил через тела и доспехи подобно острейшему ножу, что делит шмат сливочного масла. Всякий удар вёл жертв к моментальному самовоспламенению.
Живые факелы кричали. Быстро осыпались во прах: вместе с одеждой, оружием, броней. Дикий огонь даже перекидывался на близ стоявших, сея смерть и ужас. Ряды внезапно объединившихся тюремщиков и заключенных дрогнули, стали сыпаться.
Командиру тагернцев, как никому другому, было доподлинно известно, что предстало его глазам. Он обомлел, равно как и стрелки на позициях. Словно космомантия гипнотизировала их, они бездействовали.
Химерит. У этого воришки был химерит!
Заключенные и наёмники внизу разбегались в разные стороны, будто тараканы, представшие темной ночью в свете лучины. Кто запинался об трупы, кто запутывался в скованных ногах, кто отползал. Что угодно, лишь бы не попасть под раздачу.
Брюнетка выдернула клинок из лысого черепа наёмника и пихнула труп от себя, благоговея перед образом Альдреда. Свирепого воина с пылающим, волнообразным цвайхандером. И действительно, во Флэе было что-то ужасающе божественное. Даже можно сказать, божественно притягательное – и божественно обманчивое.
О себе в таком ключе Киаф Снов ни за что бы не подумал. Наследник Сокофона опомнился резко, едва перед глазами предстали тела поверженных и прах, что примешался к пыли. Стало ясно: теперь-то пространство чисто. Его глаза ответили на растерянный взгляд Верде. Крикнул дезертирке:
– Ко мне!
Властно, бескомпромиссно.
Та была только рада. Лишь бы только эта резня прекратилась.
Альдред и Джада поравнялись, удаляясь в сторону переплетения туннелей. Командир караула провожал их взглядом. Стрелки еще предпринимали попытки подстрелить лис. Пули свистели, рикошетом носились по копям, крошили скалы, но те и ухом не вели, растворяясь во тьме.
Всё в молоко. И всё мимо.
Былым желанием расквитаться с Флэем и Верде начальник наемников не горел. Порой лучше отделаться малой кровью и выжить, поведать сенсационную истину, чем бездарно сдохнуть из-за собственной гордыни. Так что он молчал. И даже не удосужился отдать остальным приказ не препятствовать беглецам.
Смотрящий за герцогскими копями не зря свой хлеб ел. Он кое-что понял. Неважно, откуда лисы получили сведения – и всё же, знали, куда бежать. Пускай. Туда им и дорога. В самую колыбель кошмаров, что проникали порой на рудники, забирая людей целыми штабелями.
Главное, донести до Барбинов рапорт о том, что здесь приключилось. Мечтать не вредно. Ни припасов, ни посланий передано не будет. Тюремщики и каторжники стали пленниками рудника. Им отсюда уже не выбраться. Никогда.
В той стороне вороватые лисы тоже встретили наёмников. Как ни странно, в бегство тагернцы не пускались. Наоборот, оказывали ожесточённое сопротивление.