Поломка в пути

Тянулся четвертый вечер. Ему предшествовал багровый в полнеба закат. Я смотрел из окна на красно-синие пласты снега, тяжело нависшие над крутым берегом. Казалось, вот-вот они грозно ухнут в жаркую печь заката.

Кто искушен в литературном деле, знает — стихотворение пишется с конца. Поймав последнюю строку, ты чувствуешь, к чему надо двигаться. И дорога постепенно выстраивается. Только новички торжественно начинают с первой строчки. Набросав ее, они тотчас принимаются мучительно грызть карандаш. Я уже не так наивен.

Но, скажем честно, и не мастер. Я начинаю с серединок. Ими же обычно и заканчиваю. Вот и сейчас, насмотревшись на заоконные краски, я вывел:

В окно рассеянно глядел,
туда, где мыслился обвал.
Закат, как киноварь, горел,
и зимний вечер изнывал…

Кто глядел? Ну конечно, лирический герой. Поэт.

К стихам в стихиях бедных стен
стекал на снег. Не с ней, а с ним.
Он знал. Зато не знали те.
И этот путь необъясним.

С кем? Почему не с ней? И кто стекал на снег — закат, вечер или глядящий в окно? Все это действительно необъяснимо. Я уже вижу совсем другую картину. Подмосковный поселок. Двухэтажный дом, засыпанный снегом. Суровые под белою шубою ели. Насупившись, они бредут, подступая к стенам.

На даче верх — пустынный зал.
Он у стола, чужой божок.
Бумагу комкал и бросал,
перо ломал и свечи жег.

Почему чужой? Не знаю, но в этот зимний вечер он так далек от меня. Я кладу карандаш. Подпираю голову рукой. Тепло набегает сзади легкой волной. Закрываю глаза.

И тут же открываю их. Изумленно смотрю в косоватое окошко.

Там разгорается странный свет. Розово-голубое зарево освещает снег шагов на сорок вокруг. Какой-то блин, сворачиваясь и разворачиваясь, кренясь на бок, уткнулся в сугроб. Я тру глаза, качаясь на шатком стуле.

Раздается стук. Совсем тихий, но я вздрагиваю. Стучат в дверь.

Очень деликатно.

— Кто там? — кричу я хрипло.

— Простите, пожалуйста. Так неловко вас беспокоить.

Голос мужской. Голос приятный. Неожиданно звучно доносится он из-за толстых досок. Я откидываю крюк, выглядываю в темный провал. Пол мгновенно покрывается белым налетом на шаг от порога.

— Ну кто же там? — спрашиваю.

Две рослые фигуры топчутся у крыльца. Я почти не вижу их в слепящих снежинках.

— Да заходите, избу выстудите!

Они входят. Молодые, в темных плащах. Нет, скорее длинных шинелях с накидками. Они неловко стряхивают снег, и я вижу в их руках перчатки и черные цилиндры. Лица бледные, испуганные.

Молчат.

— Добрый вечер, — говорю я.

— О, добрый вечер! — хором вторят они.

— Видите ли, — говорит один из них, — в наши намерения… э-э… совершенно не входило причинять вам…

— Я уже это понял, — перебиваю я с абсолютно неуместной иронией.

Говорящий краснеет. Румянец заливает совсем еще мальчишеское лицо с красивыми темными усами.

— Но судьбе было угодно… То есть я полагаю… — Он умолк.

— У нас небольшая беда, — подает голос второй, — и мы очень надеемся на ваше доброе расположение и вашу помощь.

— Конечно, — говорю. — Чем могу быть полезен?

— Мы путешествуем, — продолжает второй. Он потирает руку об руку.

— Да вы замерзли. Идите к печке. — Я делаю шаг назад, давая ему дорогу. Он благодарно кивает и устремляется к горячей беленой стенке. — И вы погрейтесь, — говорю я усатому. — Вон что творится. — И закрываю дверь.

Теперь они оба оглаживают теплый печной бок, и я могу их рассмотреть. Оказывается, второй тоже с усами. Только они светлые и негустые. Их даже не сразу заметишь. Зато глаза задерживают внимание. Умные, цепкие. Да хохолок льняных волос на покатом лбу.

— Так вы путешествуете, — поддерживаю я разговор.

— Да, да, — говорят они опять разом, — так получилось, что наша машина…

— Наши сани, — говорит темноусый.

— Наш вертолет, — добавляет второй.

— Наш… э-э… экипаж…

— Так вертолет или сани? — спрашиваю я.

— Сани, сани, — подтверждает темноусый. — Они стали терять энергию.

— Терять энергию? — повторяю я. — У вас что, аэросани?

Темноусый мешкает с ответом. Заговорил светловолосый:

— Простите, вы по какой части служите? — Он скользнул взглядом по столу, бумаге. — По агрономической?

— Почему вы решили?

— У вас не крестьянский вид.

— Ну и что?

— А живете в деревне, в избе…

— Ах, вот вы о чем, — смеюсь я. — Так вы ошибаетесь. Я здесь не живу. Я здесь случайно. Приехал на несколько дней. Я из Москвы. И раз вам интересно, скажу: по образованию я физик, работаю в информационном отделе одного научного института.

— Физик? — говорит темноусый. — Это замечательно. Тогда вы нас поймете.

— Польщен, — говорю я. — Так что с вашими аэросанями?

— Это не совсем аэросани. Это такой, знаете, аппарат… Новые испытания… — Он смотрит на товарища.