Полонянин

Подгудошник оттолкнулся от земли и встал на ноги.

— Тьфу! — смачно сплюнул он. — Только руки в грязи изгваздал.

— Держи, — протянул я ему бубен.

Он отряхнул ладони, подобрал с земли свою суму и запихнул в нее бубен.

— Ну? И что теперь? — спросил подгудошник.

— Не знаю, — пожал я плечами.

А тут и помощь подоспела. На дороге появился наш давешний знакомец. Мужик-огнищанин проехал через разоренный посад и направил свой воз прямо к нам.

— Что? — спросил он, натягивая вожжи. — Не хотят вас впускать?

— Не-а! — крикнул ему что есть мочи Баян.

— Чего орешь-то? — Огнищанин засунул мизинец в ухо. — Я же сказал, что не глухой, а только с глушью.

— Ну, извини, — поклонился ему подгудошник.

— Ладно, — махнул в ответ мужик рукой.

— Добрый человек, — обратился я к нему. — Подскажи, что делать нам? Как в град попасть?

— Погоди. — Огнищанин слез со своих бочек, подошел к воротам, задрал голову вверх и закричал что-то на непонятном мне языке. [84]

Из бойницы над воротами показалось бородатое лицо. Горожанин в ответ мужику затараторил сердито.

— Ась? — приставил огнищанин ладошку к уху. Горожанин снова что-то стал доказывать, несколько раз ткнул в нашу сторону пальцем, дважды ударил кулаком по раскрытой ладони, а потом выпучил в притворном страхе глаза, угукнул филином и замолчал. Наш заступник его внимательно выслушал, кивнул головой и сказал в ответ пару коротких отрывистых слов. Я поймал себя на том, что стою раскрыв рот. Взглянул на Баяна, а тот едва смех сдерживает.

— Гляди-ка, Добрый, — шепчет, — как немчура кривляется. А Карась тоже хорош.

— Интересно, — я ему так же тихонько, — о чем они там разговор ведут?

— И так понятно, — отвечает подгудошник. — Решают, где соли добыть, чтоб нас пресными не жрать.

— Типун тебе…

— Не, — перебил Баян. — Типуна не надо. Я с типуном петь не смогу.

— Так плясать будешь да на руках бегать. У тебя ловко выходит.

Между тем странный разговор у ворот закончился. Горожанин скрылся, но спустя пару мгновений вновь появился в бойнице. Выкинул огнищанину увесистый узелок, махнул рукой и пропал. На этот раз окончательно. Мужик поймал узелок, вздохнул и направился к нам.

— Не пустят они вас, — сказал он. — Напуганы сильно. Люди в Муроме тихо живут. Никого не трогают, но и себя трогать не дозволяют. А тут зараз столько напастей. Говорят, что не успели от булгар отбиться, как вы приперлись, — взглянул на нас строго. — И непотребства разные творить начали.

— Какие еще непотребства?! — возмутился Баян.

— Вы девку ихнюю пугали?

— Не пугали мы ее, — ответил я. — Догнать только хотели, чтоб узнать, что тут случилось.

— Значит, пугали, — кивнул мужик и к Баяну повернулся: — Ты ногами небо пинал?

— Как это? — удивился подгудошник.

— Ась? — сощурился огнищанин, видно, Баяна не расслышал.

— Я говорю: как я его пинать-то мог? Оно же вона где! — поднял он руку кверху.

— А они, — кивнул он на стену града, — говорят, что ты в небо ногами тыкал.

— Это было, — смутился Баян. — Я же их порадовать хотел…

— И при этом огорчил сильно, — сердито сказал мужик. — А он, — кивнул он на меня, — гром и бурю призывал. В бубен лупил. А Мосю ихнему это не по нраву.

— Кому? — спросил я.

— Мосю, — ответил мужик. — Это у них что-то вроде нашего Богумира. Отец всех муромов и хозяин неба и земли. [85] Земля Мосю мать родная, а Небо — отец. А ты, — взглянул он на Баяна с укоризной, — в отца и ногами…

— Так я же не знал…

— И на землю плюнул, — подытожил мужик. — А для них это обидно очень.

— Ну и что делать? — спросил я.

— Заголять да бегать, — ухмыльнулся огнищанин.

Помолчали мы. Я растерянно, а мужик задумчиво.

А пока молчали, стригунок к Баяну подошел. Мордочкой своей его в плечо ткнул. Губами мягкими щеки подгудошника коснулся.

— Ой, — втянул голову в плечи Баян, — щекотно.

Погладил он жеребенка рукой, а другой из сумы тряпицу достал. Развернул, а там корочка хлебная. Мы ее на черный день берегли.

— На-ка, — протянул ее стригунку. — Вкусный хлебушко.

Жеребенок пошамал губами по ладони, взял хлеб, зажевал.

— Смотри, Добрый, — подгудошник улыбнулся. — Нравится коньку хлебушек.

— А вы зачем сюда нагрянули? — подал голос огнищанин. — Дело у вас или прячетесь от кого?

— Человека я ищу, — сказал я. — Говорят, он в здешних местах обитает. Хотел в городе разузнать про него.

— Что за человек?

— Может, ты слышал…

— Откуда ему, — тихонько мне Баян шепнул. — Он же с глушью.

Одернул я подгудошника, а мужику сказал:

— Григорием его зовут. Пустынник он.

— А зачем он тебе? — спросил мужик.

— Ох и смешной ты. — Баян стригунку по шее похлопал. — Ну, иди. Иди к мамке. Слышишь фыркает, знать соскучилась по тебе.

И стригунок послушался. Он повернулся и, помахивая хвостом, пошел к возу.

Но там его вовсе не ждали. Со стороны казалось, что мой Буланый и кобылка огнищанина о чем-то беседуют на своем конском языке. Буланый качал своей большой головой, словно рассказывал о тех далеких землях, из которых он прибыл в этот забытый богами угол Мира. А кобыла переминалась с ноги на ногу и обмахивалась хвостом, будто внимательно слушала рассказ залетного красавца.