Полоний на завтрак Шпионские тайны XX века

Одна из них в 1941 и в 1942 году в эвакуации помогала его матери и сестре, когда Володя по причинам, которых я не знаю, относился к ним неадекватно плохо, а потом, как она утверждает, на несколько лет исчез. Это сказано мягко. До возникших в КП и ЛГ публикаций я этого не знал, но вот теперь знаю и начинаю понимать что рассказывал он мне о своей жизни далеко не все, мне странно это, считал его одним из самых близких своих друзей.

Третья женщина — Наталья Холодовская — замечательный художник, младшая сестра школьного друга Володи, погибшего на войне, тоже, по мнению авторов статьи, — хохочущая и вопящая падальщица и, наконец, четвертый вопящий и хохочущий из-за доставшейся не мне добычи — это я, помогавший Володе чем только мог в самые трудные дни его жизни, создавший для него условия благодаря которым он смог написать своего «Ивана». До этого бытовые и материальные трудности не давали ему возможности продуктивно работать. После издания «Ивана», выхода на экраны фильма «Иваново детство» все в его жизни изменилось к лучшему и, во всяком случае, в моей помощи он уже никогда не нуждался.

Какой же аморальностью, ограниченностью надо было обладать авторам этой заведомо лживой публикации, не знавшим ничего о биографии молодого Володи и в совковой попытке создать культ личности Богомолова оскорбивших близких друзей его детства и молодости. А теперь по порядку обо всех отклонениях от моментов истины, содержавшейся в статье «Момент истины».

Первая ложь. Утверждение, что газета КП оклеветала писателя, обвинила его в плагиате, в дезертирстве, в психической неполноценности.

Вся статья построена по образцу политических доносов времен сталинщины и является завуалированной ложью с начала до конца. Ни я, ни Ольга Кучкина ни три уважаемых женщины не обвиняли В.Богомолова в дезертирстве. Может быть, «АГ» следует извиниться перед ними за эту первую ложь?

Ложь вторая. Это о плагиате, это прямо касается меня. В разговоре с Ольгой Кучкиной я действительно произнес фразу о том, что в «Моменте истины» описана была моя война — война моей 31-й армии. Может быть, Ольга Кучкина неправильно поняла меня, виноват в этом я, а не она. Я имел в виду не литературные тексты Богомолова, а чисто дислокационные моменты.

Да, и город Лиду, и город Гродно освобождала моя армия. Я действительно, где верхом, где пешком многократно с компасом и топографическими картами пересекал поля и леса, проходил по местам расположений полков и дивизий, знал каждую дорогу и чуть ли не каждый квадратный километр и в пятидесятые годы помнил многое из того, что теперь забыл. Володя без конца расспрашивал меня о людях, природе, рельефе местности, о земле, и я с радостью рассказывал ему все, что тогда помнил.

Я действительно рассказывал Ольге Кучкиной о том, что чуть ли не каждый час на протяжении лета 1955 (1956?) года Володя читал мне каждую страницу возникающего «Ивана». Темой наших дискуссий была пунктуация и орфография, где, по моему мнению, поставить запятую или произвести инверсию — что сначала, что потом или какая фраза лишняя.

При этом ни в какой степени не мог я повлиять на существенные стороны его повести. У него был свой голос, своя непоколебимая убежденность, своя индивидуальная логика — все то, что и сделало его неповторимым писателем. Он не раз говорил мне о радости нашего совместного труда, но моя роль была лишь сугубо редакционной, а не авторской. Безусловно, все, что он писал, принадлежало на сто процентов только ему, так же, как безусловно тексты свои он читал не только мне, факты собирал отовсюду.

Поэтому, читая статью в «АГ» я действительно хохотал, но не над замечательными произведениями Богомолова, а над грязными надуманными и глупо разоблачительными домыслами составителей пасквиля.

Ложь третья. Якобы кто-то из авторов публикаций в КП утверждал будто Богомолов был «психически неполноценным» человеком. Очевидно, речь шла обо мне. Никогда, нигде и никому не мог я говорить или писать этого.

Да, был факт. Действительно состоял Богомолов на психиатрическом учете. При мне не раз получал он свою крошечную инвалидную пенсию и десятки раз показывал мне справку из психдиспансера. Но расстройство психики выражалось у него не в галлюцинациях и психозах, а в мучительных головных болях. Диагноза я не знаю, но эти боли очень мешали ему работать.

Четвертая ложь. Это о «Комсомолке». Якобы «Комсомолка» утверждала, что «Август сорок четвертого» Богомолов у кого-то украл. Это опять обо мне, о том, что я рассказывал Ольге Кучкиной, что описанная Богомоловым война — это моя война. Повторяю. Я имел в виду лишь места в которых происходит действие романа, что по местам этим проходил я со своей армией, что в местах этих Богомолов был не в 1944 году, а в конце пятидесятых, что достоверно описанные в романе места не те, в которых он якобы воевал, и это не клевета на него, а абсолютная правда.