Полоса

Начнем со зрителя, который недоволен. Я храню сотни записок, — их обычно получаешь на встречах и конференциях, сотни писем, — это, по сути, документы. Чего хочет зритель? Каков он сам? Всегда ли он прав? Существует ли на самом деле театральный бум, или это лишь столичная проблема? (Отчетная цифирь еще ни о чем не говорит, мы знаем примеры, когда предприятия просто перечисляют театру деньги за «культпоход», за «мертвые души», которые и не думали идти в театр, а все довольны, отчетность и финансы в порядке!) Анализируя впечатления и пожелания зрителей, приходишь прежде всего к выводу: какой он разный! Не зря в одной и той же семье люди стали покупать по два телевизора: одни хотят смотреть одно, другие другое. Расхожее понятие «массовый зритель» есть просто ширма для тех, кто боится исследовать, что это такое на самом деле — «массовый зритель», какова его дифференциация? В театр прет и пресыщенный мещанин, и скептик, и пошляк, и невежда, а истинный театрал остается порой без театрального «дефицита». Но это мелочи. Публика есть публика, и, как говорится, в театре «публика всегда права». В самом деле, точно так же, как и испокон веков, театр обязан угодить каждому, — комедией ли, драмой ли, трагедией, — и в лучшие свои минуты, за которые мы так и любим его, он должен покорить и объединить  в с е х, всем внушить одно волнение, все сердца всколыхнуть одним чувством, пронзить нас художественной правдой.

Если суммировать зрительские пожелания, то беру на себя смелость утверждать, что вот этого-то и не хватает больше всего: художественной правды. Вообще: м а л о  правды.

Было бы странно отделять драматургию от литературы вообще (как и от других видов искусства) и рассматривать ее проблемы в отрыве от общелитературных. Ведь прямо сказать, читатель наш столь же недоволен, как и зритель, и как бы ни тщилась критика доказывать, что сегодня проза выше драматургии (а вчера выше была поэзия, а позавчера кино и т. д.), но тем не менее хорошая проза, то есть высокохудожественная и правдивая, без хитромудрых и лукавых делений ее на «деревенскую», «городскую», «военную» и прочую, весьма одиноко возвышается среди моря бездушных, однообразных, даже по виду одинаковых литературных «кирпичей». Критика занимается эквилибристикой, желая скрыть суть вещей, выдвинуть одни тематически злободневные произведения вперед за счет других, закрывая глаза на их качество, вводя табель о рангах, подменяя подлинный и высокий, с о в р е м е н н ы й  эстетический критерий соображениями мелкими, а порой и корыстными. А у художника не должно быть иного тщеславия, кроме творческого! И соревнование его должно заключаться не в состязании с братьями писателями по числу заслуг, а с библиотекой, с книжной полкой, откуда смотрит на него вечность.

Я не буду углубляться в эту тему, но хочу показать, наметить связь одного с другими, подчеркнуть, что первая причина упадка драмы — это причина общая, и не только литературная. Когда много полуправды, парадности, помпезности, показухи, очковтирательства, то правде не остается места. У нас великая страна, наши достижения грандиозны, — это общеизвестно и у всех на виду. Но у нас есть вопиющие недостатки, которые тормозят наше движение, да порой так тормозят, что уж и ехать нельзя. Это  н а ш и  недостатки, наш дремучий бюрократизм, казенщина, бездушие, оголтелое мещанство, разврат воровства. Об этом надо кричать, это должны знать  в с е, и если искусство замазывает эти явления, обходит их, значит, оно лжет и не может рассчитывать на уважение. Поразительных извивов достигла, с одной стороны, боязнь талантливого, на прежнее непохожего, а с другой — приятие «верняка», тематически выдержанного, всегда «идейного», привычного. С каждым годом нас все больше и больше заваливают романами, которые нужны только их авторам, полотнами, которые и авторам не нужны, фильмами, поражающими полным отсутствием какого-либо авторского лица, песнями, которые нельзя ни спеть, ни слушать. Это искусство похоже на нашу торговлю: чего хочешь, того не найдешь, а что лежит, того не нужно. Люди просят воды — им несут пирожные. Такому искусству хочется бросить обвинение в том, что оно не «принадлежит народу». Его ни подлинная радость народная, ни боль не трогают. Оно служит каким-то иным, конъюнктурным интересам. При этом создатели его преуспевают, их никчемные создания щедро оплачиваются (из народного же кармана), и, пока новое и талантливое где-то там пробивает дорогу, «верняк» цветет себе не хуже, чем сорняк, да еще и кичится: я колос!..