Полоса невезения

Судьба опять объясняла мне, кто дурак. Снова и снова... На что я надеюсь, виляя по городу, где за каждым углом меня поджидает гибель? Зачем я тащу с собой Димку? Ради чего я взял его с собой? Ради него? Спасая от психокоррекции? Или чтобы спрятаться от собственного одиночества?

А так ли это важно? Фарш невозможно провернуть назад, и остается одно - отвечать за тех, кого приручил...

Почему Димка поступил так глупо? Что им двигало?

...Поезд ворвался на станцию. На миг пришла в голову идея поехать с двумя пересадками - по кольцу, зато не через центр. Лишь бы не встретиться с избитым Митрохиным, который, наверное, возвращается нынче домой.

Нет. Так нельзя. Если я начну шарахаться от собственной тени, то лишь наделаю новых ошибок, а я уже на пределе, мой запас везения почти израсходован. Осталось совсем немного.

Я не побегу. Ни сейчас, ни завтра. Будь что будет...

- Он говорил, родителей не было дома, - неожиданно выдохнул Димка. Понимаете? Они три раза заходили...

- Это ничего не значит, - ровным голосом сказал я. Главное - не показывать собственного волнения. - Они могли зайти в неурочное время... Твой отец все время в разъездах, мама тоже, наверное, на месте не сидит...

- Я тоже так подумал, - кивнул Димка.

Колеса стучали, отбивая свой вечный ритм. За долгие годы они привыкли к собственной участи. Равномерный гул и медленное движение по кругу...

- А вы знаете, Константин Дмитриевич, - снова сказал Димка. - Я думал, не надо об этом говорить... Это же вроде как предательство. Но вы меня не поймете, будете думать - я дурак просто или выпендриться хотел, вот и побычил на него... Просто это он...

- Кто он? - насторожился я.

- Он сделал... ну фотографию ту. Я уже потом узнал, когда с вами все случилось. И не от него, а от ребят... Митрохыч сам испугался. Боялся, наверное, что я ему съезжу по соплям, чтобы других не подставлял. Ну вот... я и съездил.

Есть ли мне какое-то дело до той старой, давно забытой истории? Какая разница, с чего всё началось? Могла быть и не фотография, а что-то еще. Судьба ведь если хочет укусить, то зубы найдет.

- Знаешь, Димка, - вдруг сказал я. - По-моему, завтра что-то случится. Может, и хорошее...

- Где случится? - не понял он. - Там, куда вы едете?

- Да. Наверное...

Поезд сбрасывал скорость. Это еще не станция - просто он вырвался далеко вперед и догнал своего предшественника. Нас снова тряхнуло, теперь уже в последний раз - и грохот стих. Где-то впереди, в душной черноте горел красный глаз семафора, преграждавший дорогу.

Зачем я сказал Димке про завтрашний день? Снова захотелось с кем-то поделиться, вот и брякнул... А пацан теперь дергаться будет.

Нас снова тряхнуло. Похоже, не все потеряно. Столичное метро - самое быстрое метро в мире.

- Позвоните мне оттуда, хорошо? - сказал Димка. - Чтобы я знал, случилось с вами что-то или нет.

- Угу, - отозвался я. - Если не позвоню до понедельника, значит, случилось. И тогда... даже не знаю, что тебе посоветовать. Только не бойся, я обязательно позвоню.

3.

И вдруг я вспомнил, где видел этого человека. Да, именно так! Огромный портрет в кабинете Кузьмича. И не маслом по холсту - скорее, увеличенная цветная фотография. Седой, слегка обрюзгший дядька с холодными, чуть, может, раздраженными глазами. Тогда я не отважился на вопросы - и в итоге все же получил ответ.

А ведь еще в тот раз шевельнулось смутное воспоминание. Шевельнулось и сейчас же юркнуло во тьму. А теперь, в тени рыжих дачных сосен, в теплом запахе хвои и яблок, на фоне доносившейся из сада музыки, я наконец узнал его.

Карпинский Максим Павлович, народный артист, тогда еще Союза... Конечно, это был он - первая флейта оркестра имени Казакова. Первая флейта... Нет, даже не так. Просто первый.

Кажется, Люда, сестра моего одноклассника Сашки Антонова, проходила у него в консерватории мастер-класс. Или ее Лерой звали? Выветрилось из головы. Зато я прекрасно помнил, как в розовые годы моего младшеклассного детства он вел передачу по третьему. Как же она называлась... Ах, да, "Волшебная флейта".

Детишкам о музыкальной классике. Очень, знаете ли, поучительно.

Правда, особых пристрастий к музыке я в ту пору не испытывал, и потому в памяти отложилось немногое. Обрывки какой-то ужасно бодрой мелодии, добродушное улыбчивое лицо, старомодный, но аккуратный фрак и громадный бант на шее. Тогда он был совсем еще не стар - народный артист Карпинский. Тот самый, что сидел сейчас передо мною в широком кресле-качалке.

Карпинский... Я был почему-то уверен, что он давным-давно умер. Последние десять лет его совсем не вспоминали, да и крутилось что-то в голове... то ли авария, то ли "тяжелая продолжительная болезнь". Или я чего путаю?

- Вот, Максим Павлович, - Лена широко улыбнулась. - Познакомьтесь, наш молодой, но подающий надежды сотрудник. Константин Антонович Ковылев. Служит у нас меньше года, а уже Хранитель второй категории. Причем вполне заслужено.