Полоса отчуждения

Осенью, когда кончалась колодезная тишина летнего леса и на холоде лунных ночей лес шумно оживал, Ипат шел по тропе вдоль ручья на охоту. Летом он занимался землей: пшеница, ячмень, кукуруза, чумиза. Жена хлопотала на огороде и по дому. Хозяйство было крупное, прочное. На солнце сыто лоснились коровы, быки и лошади. Семья населяла очень большой дом, сыновья приводили жен, рожали детей. Лишь Иван еще холостяковал.

Тайгу наполняли китайские соболевщики — Ипата звал изюбровый рев. Других зверей Ипат не бил, однако в приклад его штуцера с укороченными стволами были врезаны когти трех тигров, убитых вынужденно в положении самозащиты. Тропа проходила по Тигровой пади. Не Ипат ее протоптал, но он выбрал ее. В пади жили старый китаец и старый тигр. Зверь одряхлел, человек был мудр, Ипат заглядывал к нему. Поначалу смущал и мешал курительный дым. Ничего, привык. Ван тоже привык. Он привык к большому кудрявому человеку с густым низким голосом и синими глазами. Он все больше узнавал о тех белых людях, что образовали Красный Яр. Они пришли на то место, где уже обитали лесные люди. Уживались трудно и попервах не общались. Их свела нужда в опыте соседа. Удэгеец не пил коровьего молока, но знал тайгу. Старовер не курил, не пил чай, но знал землю, и ему пришлось сажать табак и выращивать чай.

Ван с изумлением слушал белого охотника, который, глядя в синее осеннее небо, произносил слова, похожие на песню. У ног Ипата лежал кожаный мешок с разделанной тушей изюбра, его ружье висело на ветке ивы, и он говорил, как пел:

— Посмотри на оленей, которые на высотах: на них не полагают ярма. Обрати внимание на хищных животных: они едят без весу. Посмотри на льва, пока он в пустыне, — все у него есть, а как скоро войдет в город, делается посмешищем смотрящих на него. Если орел устроит на доме гнездо себе, то дым лишит его зрения. Если дикий осел и серна войдут в обитаемое место, подвергнутся опасности. Хищный зверь, как скоро приблизится к селению, может потерять свою шкуру. Олень, сошедший на равнину, лишается венца на главе своей. Всякая птица, если попадает в сеть, делается забавою для ловцов. Смотри на животных и беги в пустыню, и не оставляй ее. Бери пример с пернатых и не нарушай обета отшельничества. Не ищи обитаемых мест, чтобы на душу свою не навлечь смерти. Не оставляй пещер и вертепов, чтобы не стали блаженнее тебя мертвые. Не люби городов и не пренебрегай дебрями.

Песню Ипата сочинил старинный мудрец, живший далеко от Сихотэ-Алиня. Ван узнавал в ней мысли, давно ставшие своими. Запад говорил словами Востока, и отличить их Ван не мог. Он и не хотел этого делать. В нем очнулся позабытый зверок любопытства, и когда Ипат пригласил старика на свадьбу Ивана, он пришел в Красный Яр. Свадьба поразила Вана. На ней никого не было, кроме родителей жениха и невесты. Невесту Иван похитил за месяц до венчания, привел в дом, и они жили месяц как муж и жена. Новобрачные поцеловали крест и икону, и на этом все кончилось. Ван стоял в горнице на медвежьей шкуре, за цветастой сатиновой занавеской заметил слезу на девичьей румяной щеке. На ней был очень яркий кашемировый сарафан, вышитый изображениями алых лебедей, солнц и трав.

Пригласив Вана на свадьбу сына, Ипат оказал ему высочайшую честь и неслыханное доверие. Посторонних от века не бывало на подобных церемониях. Но мало ли чего не бывало? Знал ли Ипат, что ему придется убивать зверя, соболевать, торговать табаком, выращенным самолично? Мог ли он предположить, что он, сын своих родителей, бежавших от мира на край света, будет втянут в мир — получением земли, паспортного билета и впечатлений, неведомых его суровым замкнутым предкам? Ему и в голову не могло прийти, что в глухой тайге он наткнется на китайца, образ мыслей и жизнь которого почти ничем не отличаются от того, чему учили пустынножительствующие учителя старого времени. Ван был не из числа тех бродячих китайцев, которых Ипат встречал в тайге на рассвете, по колено в воде ищущих жемчуг на горных реках. Ван обладал жемчугом духа.

Мир вторгался в пустынную, до сей поры свободную от него тайгу дикими выходками убивающих друг друга людей. Казалось, пятипальчатые листья женьшеня — и те сжимаются в форме кулака. В горах грохотали каменистые россыпи под копытами коней, несущих вооруженных всадников. Из-под мучнисто-зеленой ряски зыбучих болот доносились человеческие голоса. Рядом с дорогами, оставшимися еще от Никанского царства[1], над новопостроенной железной дорогой гремели грома взрывов, и тучи дыма черным цветом красили живую зелень поваленных взрывчаткой кедров. Речной хрусталь раскалывался клыками рушащихся мостов. Мир называл все это гражданской войной.