Полосатая спинка. Рассказы

– Ещё, ещё налей, – угрюмо говорил Исхак, – вот так, да не давай ему разливать. Пять раз в день кормить будешь. Как подрастёт, мясо есть будет, потом авось и тебя слопает, – тихо прибавил он и отвернулся.

Сытый тигрёнок, развалясь на свежей соломе, усердно лизал свою толстую лапу и приглаживал ею пушистые щёки. Лапы его были непомерно велики, точно подушки, и ходил он, приволакивая их за собой, словно они были тяжелы ему.

Наконец и умывание надоело. Тигрёнок перевернулся да так и заснул, раскинув лапки и пушистый хвост. Назир смотрел на него в безмолвном восхищении.

– Теперь сам иди на кухню, обедать будешь, – мрачно сказал ему Исхак. – Ключ-то не потеряй, привяжи к поясу. – И он пошёл по дорожке.

– Исхак-ага[6], – робко позвал его мальчик.

– Ну?

– А мне можно спать с ним в клетке?

Мальчик так и впился глазами в сердитое лицо начальника.

– Можешь, – пожал плечами Исхак. Он всё ещё не знал, в какой степени Мустафа-бек интересовался мальчиком. Может быть, забудет о нём? О, если бы знать!

Кроткий и доверчивый Назир не особенно задумывался над чудесной переменой. Сытость – новое, почти незнакомое ощущение вошло в его жизнь, и целый день беззаботная игра с тигрёнком вместо бесконечных мешков угля и палки сердитого Джуры. Но Назир по-прежнему бледнел при одном имени министра и даже в прогулках с тигрёнком избегал аллей, где тот мог бы его встретить. А министр в это время увлёкся новой забавой – редкостными, выписанными издалёка цветами – и совсем перестал бывать около клетки тигрёнка. Назир был рад этому. Он немедленно перетащил в клетку своё единственное имущество – мешок, набитый соломой, и по-братски разделил его с тигрёнком.

– Иди сюда, джаным[7], – звал он, и ласковый, весёлый зверёныш, набегавшись за день, доверчиво засовывал круглую мордочку ему под мышку.

Часто ночью Назир лежал не шевелясь и широко раскрытыми глазами смотрел в темноту. В кустах что-то шуршало. Иногда тихий писк доносился оттуда – ночные хищники начинали работу. Гульча вскакивала и, прижавшись головой к решётке, слушала, жадно втягивая свежий воздух.

– Вспоминает, – догадывался Назир, и сердце его сжималось от жалости. Он подползал к тигрёнку и тихонько трогал рукой спину.

– Успокойся, джаным, – шептал он, – успокойся!

В темноте глаза тигрёнка светились зеленоватым светом. «Томится», – думал Назир, и ему становилось грустно. Тоска зверя напоминала ему собственную горькую долю.

– Я не оставлю тебя, Гульча, золотая моя! – шептал он, прижимая её к себе. – И дикое зелёное мерцание в глазах тигрёнка гасло, он послушно, но с тяжёлым вздохом вытягивался на соломенном матрасике.

Часто только к утру, когда звёзды начинали тускнеть и затихали тревожные ночные голоса, оба они засыпали беспокойным, полным сновидений сном. Но наутро всё забывалось.

– Мяяуу! – кричала Гульча и тянула Назира за халатик.

Он вскакивал и протирал заспанные глаза.

– Сейчас, Гульча, сейчас принесу тебе завтрак, потерпи, будь умницей! – И со всех ног бежал на кухню за молочной кашей.

Одно только пугало мальчика. Исхак не бил его, не кричал на него, как Джура, но его мрачные глаза постоянно следили за ним.

– Что я ему сделал? – удивлялся мальчик. – Я и тигрёнка хорошо кормлю и клетку чищу, мясо и воду большим тиграм ношу, а он всё недоволен. Почему?

Между тем Гульча росла и к осени уже стала с крупную собаку. Назир так часто расчёсывал и гладил её шёрстку, что чёрные полосы блестели на ней, как нарисованные. С мальчиком Гульча была кротка и ласкова. Они весело бегали вдвоём? по парку, забираясь в самые далёкие и пустынные уголки.

Гульча не прочь была поиграть и с другими людьми, но те даже при встречах пугались её.

– Убери свою поганую кошку! – сердито кричали они Назиру, и тот крепко хватал её за толстую шею.

Друзья были счастливы. Завидев бабочку, Гульча подпрыгивала, ловила её лапами и с добычей валилась на траву; увидев ящерицу, прижимала её лапой к земле и внимательно рассматривала.

Назир отталкивал тигрёнка и сердился:

– Не смей мучить её, злая кошка! Видишь, какая красивая зверушка. Что она тебе сделала?

– Мя-у, – сердитым рычанием отвечала Гульча и отходила надувшись. Но через минуту она уже забывала обиду, крадучись подползала к Назиру и прыгала ему на спину. Тут они оба катались по земле, и Гульча с весёлым ворчанием трепала мальчика за рукава и за полы его халата. На коже Назира острые когти её разрисовывали целые узоры, но мальчик не сердился.

– Заживёт, – говорил он. – Вот с халатом хуже, опять Ибрагим браниться будет.

Ещё одно огорчение было у Назира: ему очень хотелось научить тигрёнка каким-нибудь фокусам. Но это никак не удавалось. Тигрёнок знать не хотел никаких приказаний. Назир мучился часами, стараясь обучить его по команде вставать, ложиться или прыгать через табуретку.

– Мя-яу-у, – недовольно тянула Гульча и, подпрыгнув, шлёпала на лету учителя лапой по плечу так, что оба кубарем катились по дорожке.

Назир чуть не плакал.