Но все же со страху я подчинилась мнению экспертов. Когда Кори показала на мой живот и сказала: «это», я спросила: «Ммм?» – и она ответила: «Малыш?» И я сказала: «Да, там малыш», а в ответ на это она выдала: «Кори не хочет этот малыш». Про себя я подумала: «Это же целое самостоятельное предложение, уже кое-что!» Но я испугалась.
С Джо мы не очень-то усердно пытались забеременеть, но время шло, и ничего не происходило, и мы уже были готовы идти к врачу и спрашивать, все ли с нами в порядке. Мы даже записались на прием. Джон хотел, чтобы сначала пошла я. И если со мной окажется все в порядке, то тогда пойдет он. Обосновал он такой подход тем, что «яйцеклетки покрываются пылью быстрее». После такого рода разговоров мне не очень-то и хотелось совершать акт, необходимый для зачатия. С сексом у нас становилось все хуже, во мне копилась обида, а вместо прелюдии мы обменивались фразами типа «давай уже быстрее» и «хочешь не хочешь, а надо».
Потом, слава богу, у меня случилась задержка. Я купила тест, и он оказался положительным. Мы подождали три месяца и сказали Кори, а она сказала, что «не хочет этот малыш». У нас с Джоном были напряженные отношения, и я смотрела на него и спрашивала себя: я что, единственная в этом доме, кто хочет «этот малыш»? Мне было очень одиноко.
Но, конечно, через полгода, когда родился Джо, мы все в него влюбились, а Кори вообще решила, что он принадлежит ей. Разница в возрасте у них была значительная, но им прекрасно удавалось развлекать друг друга. Кори не рвалась помогать мне менять памперсы, но с удовольствием кормила Джо. Когда Джон уезжал в командировки и Джо требовал больше молока, чем было у меня в груди, Кори по ночам приносила ему бутылочки со смесью. В полудреме я, бывало, слышала, что Джо начинает ворочаться в своей кроватке, но еще до того, как я успевала проснуться и подумать, что делать дальше, Кори уже просыпалась у себя в комнате, спускалась в кухню, забиралась на свою детскую подставку, мыла в раковине руки и давала мне проверить температуру бутылки. Затем она сама его кормила, пока я дремала, и в процессе разговаривала с ним, используя слова, которые никогда не говорила мне и Джону. «Ну что, малыш. Время лопать молочко. Вкусненькое. Это смесь. Мы должны все сделать по-тихому, чтобы мамочка могла поспать. Ты будешь пукать?»
Когда Джо выпивал молоко, Кори ставила бутылку на тумбочку, перелезала через меня и тут же засыпала, как будто там и было ее законное место. Джо начинал ворочаться в своей кроватке, и я в полубессознательном состоянии протягивала руку и массировала ему живот, чтобы вышли газы. Потом я делала странную вещь, которую делают все мамы, проверяя, не накакал ли ребенок. Я засовывала палец в подгузник, при необходимости меняла его и засыпала. Мы – мать и дочь – исполняли этот странный танец как одна команда каждый раз, когда Джон уезжал в командировку, а отсутствовал он почти все будние дни. Мы были как тонко настроенный родительский конвейер – я и моя четырехлетняя дочь. Но Джон, даже будучи взрослым человеком, не мог сравниться с Кори. Он приезжал на выходные и был слишком усталым, чтобы по ночам приносить Джо бутылочки со смесью, и когда Кори просыпалась ночью, он шикал на нее, чтобы она снова ложилась спать. Днем в выходные они с Кори куда-нибудь ездили, он устраивал ей пикники, возил в парк, на бейсбол, на плавание. Мы с Джо спали дома, и я была очень благодарна ему за этот крайне необходимый мне отдых. Но по выходным я скучала по Кори, а в будни по Джону – нет.
Такой странный перенос любви с мужа на детей не был чем-то необычным, я это знала. Я также понимала, что это всего лишь этап. Женщины с более взрослыми детьми рассказывали мне о возрождении романтики в отношениях с мужьями, когда дети взрослели и оставались на ночь у бабушки или у друзей. В те годы я старалась не ругать себя за то, что избегаю секса и вместо того, чтобы вечером уединиться с мужем, иду с встретиться с кем-то из подруг и изо дня в день ношу растянутые дырявые треники.
Но когда он ушел, не решила ли какая-то моя частичка, что во всем виновата я сама? И, может, это на саму себя я так злюсь все эти годы?
Мы едем в больницу, а я думаю обо всем этом. Я думаю о травме Кори и вспоминаю все те случаи, когда она падала с велосипеда, или качелей, или лестницы, на которую она непонятно как попала. И тут на меня снисходит удивительная ясность: какая разница, кто что сделал и почему? Этот мужчина и я соединились, чтобы привнести в мир нечто большее, чем сумму слагаемых. Мы родили двоих детей, и я люблю их больше, чем кого-либо еще в жизни. Сейчас один из них травмирован, и совершенно неважно, почему, и никто в этом не виноват – ни Джон, ни даже я. Все, что сейчас важно, – это чтобы она пришла в сознание. А когда это случится – когда она откроет глаза, важно, чтобы она увидела рядом с собой маму и папу.