Полосатая жизнь Эми Байлер

Первые три часа проходят очень быстро, потому что я плачу, смотрю определения медицинских терминов, снова плачу, читаю про нарушения мозговой деятельности, снова плачу, и все это занимает много времени. Около полудня у меня почти полностью разряжается телефон, и я настолько обезвожена, что наконец выползаю из палаты, где лежала Кори. В комнате отдыха я вижу Джона. Он спит, сидя в метре от телевизора, надрывающегося новостями. Я смотрю на него. Он выглядит вымотанным, как ребенок, который с рассвета до заката играл на улице.

Я знаю, что если он спит во время нейрохирургической операции нашей дочери, он очень устал. Конечно, дети выжали из него все соки, как когда-то из меня. Но еще у Джона есть такое свойство – выключаться, когда зашкаливает напряжение. Он заснул, когда я рожала Кори, когда был стресс на работе, когда мы потеряли третьего ребенка. И для него это действенное средство – он просыпается с новыми силами и готовностью двигаться вперед. Но когда он спал, я всегда чувствовала себя одинокой.

А сейчас я смотрю и не могу поверить, что из-за этого мужчины я проливала слезы. Три года назад, сама того не зная, я избежала пожизненного заключения с партнером, который в прямом смысле этого слова проспал самые тяжелые моменты нашей жизни, оставляя меня справляться с ними в одиночестве. Самое плохое событие в моей жизни обернулось самым счастливым.

Если с Кори все будет в порядке – пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет в порядке! – я больше никогда не буду тосковать по моему браку. Я буду благодарить за то, что у нас было – за чудесных детей, за наши счастливые моменты. Я помогу Джону быть лучшим папой, где бы он ни решил жить. Но при этом я буду ходить на свидания и начну жить по-настоящему, а не томиться по браку, который и счастливым-то не был. В Пенсильвании, к сожалению, нет Дэниэла, но, возможно, я познакомлюсь с кем-нибудь сравнительно приятным. Или буду время от времени ездить к нему в Нью-Йорк. Может, мы найдем какой-то способ сохранить наши отношения.

Если Кори будет жить – обещаю я небесам – я тоже буду жить. А если не будет… тогда совершенно неважно, что я буду делать.

Через шесть часов после начала операции мой взгляд уже не отклеивается от полупрозрачной двери в комнату отдыха. Каждый раз, когда я слышу шаги или вижу по ту сторону чью-то тень, я вздрагиваю. Где-то через час в таком режиме я решаю пройтись. Операция может продлиться еще час или два, и такого рода бдение сведет меня с ума.

Я подхожу к сестринскому посту, чтобы предупредить кого-то из персонала, что я ухожу прогуляться. В ответ девушка на посту говорит мне, что моя сестра уже идет сюда. «Или, возможно, это тетя пациентки?» – спрашивает она, видя мое недоумение.

Лина. Слава богу.

– О, отлично. Я не знала, что она приедет. – И я направляюсь к лифтам. Я подхожу очень вовремя – двери открываются, и я вижу свою лучшую подругу. Она обнимает меня, и наконец я больше не чувствую себя бесконечно одинокой. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я ее, когда она выпускает меня из объятий, а потом снова обнимает и протягивает наполовину выпитый шоколадный молочный коктейль. – Это для меня?

– Он был для тебя, но я так волновалась, что могла приложиться к трубочке пару раз. Дорога длинная, как ты знаешь. Сначала я держала его в сумке-холодильнике, но потом он начал кричать: «Выпусти меня, выпусти меня».

Несмотря на обстоятельства, я смеюсь.

– Лина, как ты вообще здесь оказалась? Откуда ты узнала, где мы?

– Ты не знаешь? Мне написал Джон.

– Ну хоть что-то он сделал правильно. – Я поднимаю взгляд к небу. – Видишь?

– Ты сейчас с Богом разговариваешь?

– Это по твоей части, – отвечаю я. – Я просто изо всех сил пытаюсь не сойти с ума, пока мы ждем конца операции.

– Сколько еще?

– Час. А может, и два? Уже так долго. У нее мозговое кровотечение, – снова расклеиваюсь я.

– Ох, Кори… Как это произошло?

Я уже собираюсь рассказать ей, но тут снова звенит лифт и двери открываются.

– Талия? – чуть не плачу я.

– Что случилось? Почему мы в больнице? – восклицает она и тоже крепко меня обнимает. Все это настолько нереально, что я снова начинаю плакать. – Вот, – и она протягивает мне гигантского мягкого гепарда.

– Что это? – сквозь слезы спрашиваю я.

– Все остальное в местной сувенирной лавке было ужасным. Думаю, по крайней мере мы сможем его ободрать и сшить тебе отличную шубу.

– Боже, Талия, я так рада, что ты здесь.

– Когда тебе звонит монахиня, ругается, как матрос, и приказывает ехать на север штата, ты едешь на север штата.

– Бывшая монахиня, – поправляет ее Лина.

– Ты сюда прилетела из Майами?

– Нет-нет, я вчера вернулась в Нью-Йорк, надеялась сделать тебе сюрприз и пройти на выходных глубочайший детокс от Флориды. Ты посмотри, что солнце сделало с моими волосами. – Она наклоняет голову и показывает пальцем на свои идеальные кудряшки. – Но тебя дома не оказалось, и все твои вещи были в коробках. «Что за…» – подумала я. А потом мне позвонила Лина, и я подумала: «Жесть». А потом я взяла у бывшего машину и приехала сюда. А учитывая, что у меня нет прав, денек у меня был тот еще.