Полосатый Эргени (сборник)

зайца-беляка, и всунула в меховой мешок. Только головка его торчала

наружу. Розовый блинчик лица с пуговкой посередине и узкими щелками

зажмуренных глаз казался матери краше всего на свете. Уамма подвесила

мешок на ремнях к потолку, у самой стены. Нехорошо, когда ребенок на полу.

На него недолго и наступить в тесном и темном жилье.

Лаллу не протестовал. Он привык к своему мешку. Он был сыт и потому

закрыл веки и спокойно уснул в висячей люльке.

Уамма забросила руки за голову и стала закручивать пучком свои

длинные золотистые волосы. На вид ей было около тридцати лет. Она была

сильная, красивая и статная женщина.

Как и все матери, она в землянке ходила почти без одежды. Только

длинная бахрома из лисьих, песцовых и волчьих хвостов, подвешенных к

меховому поясу, составляла что-то вроде короткой юбки вокруг ее стана.

Другая такая же бахрома из хвостиков полевок, водяных крыс и мышей

охватывала ее шею.

Грудь ее прикрывал меховой нагрудник, сшитый из пушистых шкурок и

беличьих волосатых хвостов.

Покончив с прической, она подошла к старшему сыну. Уа лежал,

закутавшись в меха, и отогревал озябшие руки и ноги.

— Вставай, Уа! — крикнула она. — Рыба в реке! Птицы на яйцах!

Она шлепнула его ладонью по спине и громко засмеялась.

Мальчик вскочил на ноги, и по всему дому раскатился его громкий

голос:

— Рыба в реке! Птицы на яйцах! Хо, хо!

С десяток голосов откликнулось ему со всех концов. И скоро целая куча

ребят, наскоро натянув на себя меховое платье, стала собираться на охоту.

На поляне к ним присоединились дети из домов других матерей. Здесь детвора

разделилась на две партии. Девочки-подростки отправились на опушку леса

собирать съедобные травы, рыть корешки и искать в гнездах птичьи яйца.

Несколько мальчиков, завзятых любителей отыскивать яйца, отправились с

ними. Другая ватага двинулась на берег реки. Это были самые старшие из

подростков. Рыбная ловля требовала не только искусства, но и силы.

Рыбу добывали руками или рыболовным копьем. Острие такого копья

делали из кости. Копьем можно было ловить только крупную рыбу, добыть

которую было не так-то просто.

Старая Каху, Мать матерей Черно-бурых Лисиц, сама вышла, чтобы

проводить рыболовов.

К полудню вернулись девочки. Они принесли ворох корешков и съедобных

лишайников. В особом мешке были сложены молоденькие птенцы, найденные в

птичьих гнездах. Яиц принесли мало, да и те были насиженные. Время кладки

уже проходило. Всех запасов пищи было собрано немало, но накормить все

население поселка ими было невозможно.

Найденные яйца отнесли прежде всего Каху и другим старухам, которые

жили вместе с ней в землянке Родового огня.

Птенцами накормили маленьких детей.

К вечеру вернулись рыболовы. Они притащили довольно много крупной

рыбы. Но беда была в том, что старики Черно-бурых вовсе не ели рыбы. Это

был пережиток седой старины: предки племени не знали рыболовства. Только

недавно Черно-бурые научились печь ее на горячих углях.

Но и до сих пор старики, а особенно старухи, не ели рыбьего мяса —

оно внушало им отвращение. Только более молодые решались есть печеную

рыбу, но и то лишь тогда, когда не было никакой другой пищи.

На широкой площадке был разведен костер. Около огня собралось все

население поселка. Матери кидали рыбу прямо в чешуе на уголья, которые они

выгребали палками из костра. Там она, шипя, запекалась, пока кожа ее не

обугливалась от жара. Печеную рыбу раздавали желающим. Не давали ее только

маленьким детям: они могут подавиться костями.

Обычай требовал всякую пищу предлагать сперва старшим. Лучшие куски

рыбы матери отнесли в землянку Родового огня. Там жила сама Каху, Мать

матерей поселка Черно-бурых. Там жили старухи — хранительницы огня. Целыми

днями сидели они вокруг костра, подкидывая туда еловые сучья. Старики по

очереди ходили в лес за охапками валежника.

Когда женщины принесли рыбу, старухи отвернулись и сердито зашамкали

беззубыми ртами.

Некоторые плевались.

Фао, самый старый из дедов, сгорбленный, но высокий, поднялся во весь

рост и свирепо замахал кулаками. Серые глаза грозно сверкнули из-под

мохнатых бровей. Он вдруг рявкнул на всю землянку, словно большой медведь.

Женщины с визгом выбрались наружу и начали торопливо жевать отвергнутую

пищу.

Художник Фао

На другой день солнце встало золотое и яркое. Его лучи разогнали

холодную дымку тумана над оврагом и кочковатым болотом. Но в землянках

матерей долго не открывались входные заслонки. Вчерашняя еда только

ненадолго утолила голод. В жилье стоял полумрак. Людям не хотелось

подниматься со своих теплых лож.

Потом начали плакать дети. Они были голодны. Матери сердились и

шлепали малышей. Лучше всего было грудным: они были сыты материнским

молоком.

Всех голоднее были старики и старухи. Они по очереди выползали наружу

и долго вглядывались в даль, прикрывая глаза костлявыми ладонями.

Сама Каху вышла на площадку и пристально глядела через овраг. Потом

она вернулась к очагу и поманила рукой Фао.