Полосатый рейс (сборник)

— Толик… товарищ Сажин… — пыталась сбить пламя Верка, — успокойтесь, что это вы…

— Пошли, — сказал Сажин и направился ко входу в кинотеатр. — Скажите, пижон… — сердито договорил он по пути.

У входа Сажин остановился и стал искать по карманам билеты. Ни в правом, ни в левом кармане их не было. В нагрудных тоже не было… Сажин задерживал поток входящих. В кино шли мальчишки, многие прямо со своими лотками с папиросами и ирисками.

— Дети, вход только для взрослых, — безнадежно пыталась остановить их билетерша.

— Так мне, тетенька, уже сорок, — хрипло отвечал мальчишка.

— А я вообще инвалид, — подхватил другой, и все пацаны гурьбой двинулись на штурм билетерши.

— Чертовы билеты, — бормотал Сажин, — только что держал…

Он извлекал из карманов галифе различные бумажки, они падали, и ветер их подхватывал. Сажин бросался вдогонку, ловил, рассматривал. Тут упали очки, но Сажин, к счастью, поймал их на лету.

Стоявшая рядом билетерша наблюдала за нескладным чудаком, потом оглянулась по сторонам и, озорно, по–девчоночьи подмигнув, шепнула:

— Валяйте, сядете на свободные…

Сажин удивленно взглянул на нее. Они улыбнулись друг другу. Ни для кого это не было заметно — ни для Верки, ни для других входящих в зал зрителей.

Женщина была немолода, некрасива, но было в ней какое–то обаяние.

Верка прошла уже вперед, а эти двое все еще улыбались друг другу… И зрители входили, не предъявляя билетов.

Наконец Сажин сказал:

— Спасибо. Найду — отдам…

Прозвучал последний звонок. Погас свет, и перед экраном появился вульгарный толстяк в клетчатом костюме. На голове у него была красная турецкая феска с кисточкой. Он запел про свое якобы путешествие в Турцию, про знакомство с турецким пашой.

…Паша любезен был. Он был мне даже друг. И он мне подарил Одиннадцать супруг… Одиннадцать, мой бог! — А я всего один. И кто бы мне помог Из смелых здесь мужчин?…

Последние слова, обращенные в зал, сопровождались умоляющим движением протянутых к публике рук. Одесситы немного похлопали.

Началось кино. Первые ряды были заняты только мальчишками. Видовую они смотрели индифферентно, большинство ковыряло в носу. Дальше от экрана сидела взрослая публика — обыватели, красноармейцы, матросы с девицами.

Сажин сидел, как всегда, очень прямо, положив руки на колени, и Верка с удивлением поглядывала на него. Другие парочки — перед ними, за ними, рядом с ними — вели себя нормально, как принято в кинотеатре: обнимались, целовались. Кавалеры запускали руки за вырезы кофточек… в общем, шла жизнь. И только этот очкастый тип в френче сидел как истукан.

По временам Сажин кашлял, прикрывая рот, боясь помешать соседям.

Кончилась видовая, Анатолий зажег в зале свет, сменил бобину и отдал ее одному из своих помощников — Биму:

— Дуй в «Ампир»!

Тот схватил пленку и бросился вниз по лестнице. Картины демонстрировались «впереноску» — сразу в двух кинотеатрах.

Аппарат заряжал второй помощник — Бом.

Зрительный зал грыз семечки. В антрактах — а они бывали после каждой части — зрители принимались за семечки.

На этом сеансе было только одно исключение — Сажин.

Анатолий проверил, как заряжена пленка, и сказал Бому:

— Ну, с богом, начинай… Не подведешь?

Бом взялся за ручку аппарата:

— Что вы, дядя Толик, у меня же такой учитель…

— Не подхалимничай. Этому я тебя как раз не учил. Ну, давай. Помни: рука ходит свободно… вот так…

И Бом начал свою карьеру: завертел ручку аппарата.

На экране, прямо из стены, появился вампир в черном и стал подкрадываться к мирно спящей в кровати блондинке…

Возвратясь домой, Сажин и Верка прошли через кухню. Здесь были те же женщины, что и утром. Вошедших встретили недоброжелательно, ироническими взглядами. Лизавета открыла было рот, собираясь произнести что–то в высшей степени ехидное, но Верка опередила ее, бросив на ходу:

— Можете нас поздравить с законным браком… — и ушла вместе с Сажиным.

Тут произошло нечто подобное немой сцене в гоголевском «Ревизоре»: все намертво застыли в тех позах, в каких застал их этот удар грома. Длилась и длилась мертвая пауза. Наконец Лизавета первой стала приходить в себя:

— Нет, я от этой девки с ума сойду — это как минимум…

Верка сидела на кровати и с недоумением смотрела на то, как Сажин укладывает на пол тюфячок. В открытое окно вливались звуки знойного танго. Не такой уж была Верка сложной натурой, чтобы нельзя было разгадать по выражению лица ее мыслей. А думала она, глядя на действия Сажина: «Неужели этот чудак вправду собрался лечь спать отдельно?»

Между тем Сажин, выкладывая бумаги из кармана френча, достал и билеты в кино, которые не мог найти.

— Вы ложитесь, Сажин?

— Да. И вам советую. Поздно.

— А у вас папироски не найдется?

— Вы разве курите?

— Бывает. Когда есть с чего.

— Возьмите на подоконнике. Я набил вчера.

Верка закурила. Легла на кровать поверх одеяла.

— Я не смотрю, — сказал Сажин, — можете раздеться.

— А зачем? И так полежу… Как божья матерь.

— Я потушу? — спросил Сажин.

— Тушите, — с некоторой иронией ответила Верка.

И в комнате стал виден только огонек ее папиросы.