Полотно

Мне вообще не по душе философствовать, особенно на постельные или окологинекологические темы. Во–первых, это словоблудие, которое неизмеримо далеко от тонкой и чистой истины разнополого союза; а во–вторых, слова порождаемые человеческой мыслью, как детский конструктор знаменитой датской фирмы – лепи как хочешь, всё равно получится красиво. Но Марина проницательна, она чувствует мысли людей, как запахи, кажется, она пытается объяснить мне, что это за ощущение, но я был бы не я, если бы понял её сразу. Её теория так стройна и опрятна, как строгая учительница. С ней ничего не попишешь: либо принимай как догму, либо переводись в другой класс. Она мне по душе, я хочу взять её в жёны, хочу прожить с ней каждый миг, потому что чувствую, как сладка будет любая победа, достигнутая с ней. Как самое горестное поражение, она обратит в простительную ничью, только ради меня одного. Понятия не имею, как жил до неё, как жить без неё…

– Пора ложиться.

В эту ночь я спал с Богиней. Нагие мы уснули в крепком объятии. Ночь промелькнула одним мгновением, будто я моргнул на восемь часов. Когда я проснулся, моя Богиня ещё спала, а мне уже хотелось трубить на весь мир, а в первую очередь ей на ухо о своей любви. Обыденная утренняя нужда выгнала меня из кровати, завершив манипуляции с санузлом, я помчался обратно в койку.

– Руки мыл? – будто не просыпаясь спросила Марина.

Злорадно хихикая, я ретировался к умывальнику, после чего второй раз приступил к штурму одеяльного бункера. Будучи уверенным в бодрствовании Марины, я принялся нежно расцеловывать её лицо и шею. Внезапно её ладонь с растопыренными пальцами легла мне на лицо, аки намордник.

– Время?

– Пол–девятого.

– До одиннадцати мы мертвы. – мрачно приказала она.

Говорят люди делятся на два типа: совы, которые могут поздно лечь, но поздно встать; и жаворонки, которым нужно прилечь пораньше, зато они ни свет ни заря на ногах. Я принадлежал к третьему типу – голуби, мне запросто хватало трёх часов ночного сна, вдобавок я не мог оставаться в кровати после восьми утра, взамен этого мне приходилось частенько досыпать днём. Благо большой мегаполис этому способствует. Часик в метро, минут тридцать в автобусе и готово – в институте я был уже бодрячком. Мне надо было пролежать ещё два с половиной часа, а это была самая большая для меня мука. Сначала я подумывал свалить на время домой, наведаться к матери и успокоить её. Но скорее всего она озадачит меня домашними делами, и я не скоро вернусь в любовное ложе, что было для меня смерти подобно. И тут–то озарила меня гениальная на первый взгляд мысль.

Я положил руку на грудь Марине, нежно разминая её, ухватился двумя пальцами за торчащую пимпочку, покручивая её, как колёсико на магнитоле. Марина не просыпалась, но её закоченевшее ото сна тело размякло, а дыхание утяжелилось. Рука скользнула вниз транзитом через талию и нижний бюст, а затем ухватила Марину за промежность и нежно подтянула, то место, откуда у нормальных людей растут ноги, а меня руки к себе. Богиня не просыпалась, она также бесшумно дремала, уткнувшись левой щекой в подушку. Нащупав свою самую подвижную за последние сутки конечность, я направил её внутрь прекрасного. Медленно приблизившись вплотную ко входу в нирвану, я приподнялся на левой руке. Первобытное желание обуяло меня, мне не хотелось быть нежным, не хотелось быть медленным, я не хотел быть ритмичным – как волна, накрывая тело любимой пульсируя в унисон с её желанием. Я хотел быть воином, который тараном берёт врата неприступной крепости, прорубается через несметные фаланги, а затем насилует наложниц. Его не интересует удовольствие спутницы, его интересует лишь его жажда. Сжав в правой ладони ягодицу Марины, я со всего размаху, не глядя, устремился вглубь цитадели… И как это не редко бывает, мой бравый штурмовик перепутал парадную лестницу с потайным погребом. Подобно верёвке на эшафоте неведомая сила душила моё мужское начало и конец. Пронзительный возглас разорвал утреннюю идиллию. Истошный крик извергался мне в лицо изо рта Богини, а когда ты осознаёшь, что прогневал высшее существо не находишь ничего лучше, как впасть в стопор. Мой висельник застрял, петля на его шее стягивалась всё туже и туже. Казалось, Марина одним напряжением мышц может расколоть грецкий орех… если положить его куда не следует.

– Вынь! – орала она.

Резко оттолкнувшись назад, я покинул столь тесную обитель женского дворца. Спавшее напряжение обезоружило меня и всё моё желание. Утренняя экспансия завершилась пунцовой отметиной на моей щеке от тыльной стороны Марининой ладони и паршивым настроением от перечисленных на мой личный счёт оскорблений. Спустя пару минут я побрёл на кухню, где, укутавшись в мягкое покрывало, нервно курила Марина. Она сидела на табуретке подтянув к своей груди левое колено и стеклянным взором уставившись на плиту. Всё её мелко тело тряслось в лихорадке. Обернувшись на меня, Марина затушила остаток сигареты, опустила взгляд и затем глотнув остававшуюся на дне стакана самбуку произнесла: