Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Незамедлительно по приезде, уже на следующий день, королевский посланец был принят Иваном Грозным. На приеме Иван был поражен речью Букрябы, который поименовал его «царем». Удивленный этим (ведь доселе литовские послы упорно отказывались признавать за Иваном царский титул), Иван приказал расспросить литовца, почему он так поступил, и получил от него ответ, что-де сделано это было по наказу радных панов, которые его отпускали в Москву, – М. Радзивилла Рыжего, Г. и Я- Ходкевичей и О. Воловича⁹¹⁰. 12 ноября Букряба был вторично принят царем и получил от него обещание выдать опасную грамоту для великих литовских послов. Спустя шесть дней, 18 ноября, королевский гонец покинул Москву, имея на руках искомую грамоту и рухлядь (знак доброй воли Ивана и его готовности к возобновлению диалога), которая была конфискована у Ю. Быковского и купцов, приехавших с ним в Москву⁹¹¹. Иван также пошел и на удовлетворение другой просьбы Сигизмунда, «рать унять и городов бы и мест не заседати и новых городов ставити не велети», отписав ему, что по его королевской просьбе «мы рать свою воротили (уж не о походе ли Никифора с Опочки и Ю. Токмакова шла речь? – В. Я.) и по всем своим пограничным городом бояром своим и наместником и воеводам и всем воинским людем в твою землю брата нашего войной входити и городов и мест заседати и новых городов ставити не велел» до тех пор, пока будет идти переговорный процесс⁹¹². Желание князя Сангушко сбылось – царь пообещал на время обмена послами и переговоров не воевать и не ставить новые замки в спорной зоне, согласившись на время установить де-факто перемирие⁹¹³, а значит, князь мог попытаться довести все-таки до ума начатое возведение ульских фортификаций.

Тем временем, пока Букряба снаряжался в путь, добирался до Москвы и возвращался обратно (2 декабря 1568 г. он пересек русско-литовскую границу в обратном направлении), Сигизмунд с головой погрузился в подготовку нового сейма, который должен был решить вопрос об унии. Военные проблемы волновали его все меньше и меньше. Так, в ноябре 1568 г., ссылаясь на письмо Ф. Кмиты, Ходкевич начал бить тревогу, рассказывая о том, что в начале 1569 г. московиты собираются из Великих Лук атаковать Витебск⁹¹⁴. Король спокойно встретил эту новость и предложил перепроверить эти сведения, а главное – сосредоточиться на подготовке к сейму, после чего можно было заняться и обороной зоны «фронтира»⁹¹⁵. Одним словом, на первом месте у короля стояли вопросы, связанные с предстоящим сеймом, а вовсе не война, и это небрежение военными делами с его стороны вызывало у Ходкевича сильное огорчение. «Ведаем, как он (т. е. Сигизмунд. – В. П.) скор на словах на расправу в военных делах, как бойки пером его писари, – с горечью писал гетман Сангушко 19 сентября 1568 г., – как боятся господаря и слушаются его, и не только по его, господаря, просьбе, так что властные его, урядники, старосты и державцы именем его ничего делать не хотят, одним словом, каков поп, таков и приход (в оригинале сказано следующее: «iakie oremus, takie benedicite». – В. Л.)…»⁹¹⁶

Чем можно объяснить это олимпийское спокойствие короля? Уж не тем ли, что он знал о том, что Москва готова выслушать его предложение возобновить дипломатические контакты и не собирается активизировать военные действия в зоне «фронтира»? Или же Сигизмунд, зная о внутренних затруднениях Ивана Грозного, о его противостоянии с оппозицией и нарастании враждебности по отношению к Москве со стороны Крыма⁹¹⁷, не говоря уже о голоде и эпидемии, поразившей Русское государство, полагал, что его московский «брат» не сможет организовать сколько-нибудь серьезную военную экспедицию по типу Полоцкой? Мы склоняемся к тому, чтобы объединить оба этих предположения. Косвенно эти выкладки подтверждает поведение Москвы в январе 1569 г., когда повторилась ульская история, только с другими участниками и в другом месте. Речь идет о взятии псковского «пригорода» Изборска литовцами 11 января 1569 г.