Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

Король же, напротив, с прохладцей относился к этой идее (кампания 1567 г. наглядно это подтверждает). Война, как рискованное и затратное дело, не прельщала Сигизмунда, склонного решать проблемы закулисными интригами, и к тому же усиление позиций «партии войны» в литовском руководстве явно не входило в его планы, ибо мешало реализации его замысла – объединения Польши и Литвы на более прочных, чем прежде, основаниях. Война, по мнению А.Н. Янушкевича, для Сигизмунда являлась не самоцелью, но средством дипломатической игры, и, как полагал исследователь, король, «не находя возможностей для ведения успешной войны… видел выход из кризисной ситуации, к которому привела Инфлянтская война, в заключении унии с Польшей и наращивании с помощью западного соседа ресурсной базы для участия в войне»⁹⁰³. Правда, есть одно но. Если исходить из того, что Сигизмунд желал перезаключить унию с Польшей на более «тесных» условиях и эта цель определяла его действия в эти годы, то напрашивается предположение, что, втягивая Великое княжество в Полоцкую войну и затем пассивно наблюдая за ее ходом, он тем самым и создавал условия для пресловутой Люблинской унии, в результате которой Литва была разделена⁹⁰⁴, ослаблена и «инкорпорирована» Польшей. «Партия войны» в итоге, получается, подыгрывала королю, а канцлер М. Радзивилл Рыжий, ратовавший за выход из войны любой ценой, видя в этом единственный путь для спасения Литвы, оказывался в одиночестве⁹⁰⁵.

Позиция московской правящей элиты на этом фоне как будто смотрится более цельной и единой – война до победного конца (что и подтверждает Земский собор 1566 г.). Расхождения начинались лишь вокруг вопросов о том, как вести войну и кто будет главным выгодоприобретателем от нее? Из-за скудости источниковой базы восстановить в такой же полноте, как в литовском случае, борьбу мнений при московском дворе не представляется возможным. Однако можно предположить, что трения между Иваном Грозным и оппозицией, светской и духовной, которые привели к кровавому исходу, были связаны, с одной стороны, с переделом власти при дворе Ивана, а с другой – растущим недовольством новгородской и псковской элит затянувшейся чрез меры войной и связанными с ней тяготами.

Любопытные наблюдения относительно новгородской служилой корпорации-«города» сделал в своем последнем исследовании М.М. Бенцианов. Он отмечал, что новгородский служилый город оформился в целом уже начале XVI в. и далее его состав фактически не менялся. «Это была самодостаточная структура, – писал историк, – специализирующаяся на выполнении службы возле границ Новгородской земли, обладавшая собственной элитой, производившая внутри себя перераспределение имеющихся земельных ресурсов», причем, что, на наш взгляд, немаловажно, эта корпорация очень скоро обрела новую идентичность. Эта новая идентичность была связана с усвоением московскими «сведенцами», продолжал исследователь, местных новгородских обычаев и традиций. В итоге, сближаясь с местным населением, усваивая его традиции, новгородские помещики одновременно отдалялись от представителей других служилых корпораций» и на протяжении нескольких последующих десятилетий новгородский служилый город развивался «в отрыве от основной массы служилых людей Московского государства»⁹⁰⁶.

В условиях, когда Северо-Запад был слабо привязан к собственно Русской земле в логистическом отношениях и экономически ориентировался прежде всего на торговлю с Западом, эта его служебная и экономическая обособленность создавала определенные политические проблемы – вплоть до формирования и развития сепаратистских настроений. Недовольство действиями московских властей, их неспособностью (кажущейся) быстро завершить затянувшуюся войну (а Северо-Запад фактически находился в состоянии войны с 1555 г., являясь прифронтовым регионом со всеми вытекающим отсюда последствиями, а к участию в казанских походах его служилые люди выбором привлекались с начала 40-х гг. XVI столетия) и возросшими военными тяготами непременно должны были породить глухую оппозицию⁹⁰⁷. И пресловутый новгородский «погром» зимой 1570 г., основанием для которого послужила некая «изменническая грамота»⁹⁰⁸, якобы посланная новгородцами Сигизмунду и предлагавшая ему взять под свою руку Новгород, вполне мог быть результатом этих оппозиционных настроений, беспощадно подавленных Иваном Грозным.

В общем, к исходу 1560-х гг. обе стороны имели все основания, причем преимущественно внутриполитические, обусловленные обострением политической борьбы и экономическим проблемами⁹⁰⁹, чтобы уже в который раз сесть за стол переговоров. Приезд 9 ноября 1568 г. в Москву Улана Букрябы, ставший ответом на инициативу со стороны Ивана Грозного, стал подтверждением этого факта.