Половецкие войны

– А вправду, бабушка… Вот девки баили… И княгиня Варвара сказывала… Будто круль угорский… Ну, урод неописуемый? И сын еговый ненамного его лучше.

Гертруда горестно вздохнула.

– Запомни, милая, – твёрдо изрекла она. – Коломан – мудрый король. А Ладислав у него – единый наследник. А что уродец круль угорский – тут ничего не содеешь. Токмо ведь краса телесная – далеко не всё ещё, дочка. Вон тётка ваша, Евпраксия, вышла за красивого Генриха, а как сложилась жизнь у ней, сама ведаешь. Тебя же, Предслава, внука возлюбленная, об одном молю: будь супругой верной и не позорь седые власы мои.

– Что ты, бабушка?! – Бледные щёки княжны вмиг вспыхнули румянцем. – Как же могу я!

Она вскочила со скамьи и внезапно бросилась Гертруде на шею.

– Никогда не забыть мне сказанного тобою, – шептала она. – Клянусь, на кресте святом поклясться готова – буду верной женой королевичу угров!

Гертруда расчувствовалась и обронила слезу.

…Утром, когда возки тронулись в путь, Предслава, высунувшись из оконца, долго махала рукой стоящим у ворот отцу, мачехе, бабке, брату, слёзы застилали ей глаза, ком стоял в горле, тело содрогалось от рыданий.

Потом отчаяние схлынуло, уступило место тупой боли и тоске, Предслава выплакала все слёзы и сидела, словно в единый миг, разом повзрослевшая, строгая и печальная. Роксана старалась утешить её, тихонько поглаживала белую девичью ладонь, говорила:

– Обойдётся всё, девонька. Сможешь и отца с бабкою навещать, Бог даст. Ныне ратей на Волыни нету, покойно. Поглянь вон в оконце. Видишь, ратаи в поле трудятся, хлебушко колосится.

Молча кивала в ответ княжна, с благодарностью взирая на эту ставшую такой близкой сердечную и полную сострадания красивую женщину.

Но время шло, а путь был долог. Повеселела Предслава, заулыбалась, ехавший на коне в челе отряда угорских воинов Авраамка с удовлетворением услыхал за спиной её заливистый звонкий смех.

«Слава Христу! Хоть поуспокоилась, отошла княжна. А то как привезёшь её распечаленную, зарёванную, Коломан и спросит: “Что ты, гречин, дорогой делал? Почему королевну в грусть и в тоску вверг?”»

Княжна стала часто покидать наскучивший ей возок, челядинки обряжали её в дощатую бронь, заплетали волосы в толстую золотистую косу, воздевали на голову золочёный шишак с наносником. Садилась Предслава на любимого подаренного Коломаном солового иноходца и, окружённая гриднями, ехала рядом с Авраамкой, терпеливо перенося жару, от которой изнывало под тяжестью доспехов юное тело. Она всё выспрашивала о венгерской жизни, любопытствовала, озорно стреляла глазами по сторонам.

Княжну окликала ворчливая мамка, велела возвращаться в возок, Предслава капризничала, сердилась, восклицала в сердцах:

– Я крулевна! Не смей мне приказывать!

Из Галича Авраамка послал в Эстергом скорого гонца, и когда перевалили они через гребни Карпат, поскакали навстречу разряженные бароны с низкими поклонами и напыщенными речами. В сёлах и на хуторах высыпали на обочины дороги в праздничных свитах колоны, их жёны и дети. Шум, смех, приветствия неслись со всех сторон. Предслава щедро, горстями бросала колонам пенязи и махала восторженно орущей толпе белым платом. Так и ехали они через города и веси, сопровождаемые одобрительным гулом, барабанным боем, лихими угорскими наездниками, старавшимися восхитить будущую королевну своей ловкостью. Сам Коломан поспешил выехать к ним из столицы. Увидев Авраамку, он с любезной улыбкой промолвил:

– Сослужил мне верную службу, грек. Жалую тебя золотой цепью.

…После, когда уже схлынули первые ощущения радости и остались Авраамка и Роксана одни в бывшем доме Тальца с теремными башнями по краям, почувствовал вдруг гречин наваливающуюся на плечи гнетущую усталость. Роксана тоже выглядела бледной и измотанной долгой дорогой, но лицо её, так же как и во времена прошедшей молодости, озаряла та мягкая ласковая улыбка, которая многих мужей сводила с ума. И осознал Авраамка со всей отчётливостью и полнотой: обрёл он на склоне лет покой и тихое счастье. А большего ему, обласканному Коломаном, вовсе и не нужно было теперь. Гречин улыбнулся и с нежностью притянул внезапно разрыдавшуюся Роксану к своей груди.

Долго стояли они, очарованные друг другом, посреди горницы, мир сузился для них обоих, прошлое с его напастями и горестями словно бы пропало, истаяло, утонуло в облаке призрачного тумана.

В слюдяное стрельчатое окно ударил вечерний солнечный луч, освещая их полные умиротворения и тихой радости в глазах лица.

Глава 71. В волчьем логове

Воевода Дмитр стоял посреди горницы перед Олегом спокойный, уверенный в себе, он даже не поклонился князю, а только снял с головы в знак почтения парчовую шапку с драгоценной собольей опушкой.