Половецкие войны

А ведь, казалось, столь недавно гремели первые его битвы: Сновск, чешские леса, Оржица. Будто только вчера наполняла сердце любовь и тоска по отринувшей его чувства красавице Милане, а в ушах ещё стоит щёлканье нагаек и гортанные крики половцев. Вот как наяву в предутренней дымке возникает Константинополь, в бухте Золотой Рог покачиваются на воде корабли, вот жирное отталкивающее лицо купецкого старосты Акиндина, яйцеобразная голова безносого хитреца Татикия, белозубая улыбка Авраамки, дунайские берега, сеча на Тимише, чёрный глаз и кривая усмешка Коломана.

И всё это в прошлом, всё схлынуло, отлетело в небытие. И люди, с которыми столкнула Дмитра судьба – одни состарились, а другим не довелось дожить до седин.

Теперь вроде мог бы и успокоиться воевода, всё складывалось для него хорошо: не чает в нём души молодая жена-голубица, подрастает сын, князь Владимир милостив к нему, многие деревни и сёла получил он за верную службу. Но нет покоя – кровь закипает в жилах, когда видит он каждое лето и каждую осень пепелища на месте хат, трупы мирных земледельцев, устилающие пыльные шляхи, когда гонится он за уходящим в степь врагом, весь в поту и в пыли, стиснув зубы и ощущая ломоту в спине от многочасовой бешеной скачки. И вспоминается злобная оскаленная рожа Арсланапы – смертного врага-ненавистника, и влечёт, влечёт неудержимо воеводу в степные просторы. Налететь бы, отплатить проклятому злыдню полной мерой, вырвать бы из земли лихие корни набегов!

Дмитру нравился князь Владимир, главное – мыслил он о том же и так же. Вот почему, сидя в шатре по правую от князя руку, с трепетом слушал воевода его мудрые речи, перемежающиеся с яростными, до хрипоты, спорами.

Бояре, в шубах, кожухах, горящих багрянцем кафтанах сидели на мягких кошмах, опасливо и насторожённо переглядываясь. Оба князя, Владимир и Святополк, расположились друг против друга на раскладных стульцах.

Владимир не спеша, но настойчиво гнул своё:

– Не пора ли нам, други, покуда не ушли половцы на летовища и не накормили досыта коней своих, по весне, нынче же идти в степи? – предложил он.

Святополковы бояре зашумели, закачали головами в высоких горлатных шапках. За всех отмолвил толстый надменный тысяцкий Путята Вышатич:

– Весной идти в поход негоже, токмо погубим зазря коней, кони же надобны на пашне.

Князь Владимир презрительно усмехнулся. Он прекрасно понимал то, что не могли уразуметь многие другие: это был ответ киевских бояр на потерю Святополком Новгорода, в котором сидел на княжении старший сын Мономаха – Мстислав.

В недалёком прошлом новгородцы, когда Святополк хотел посадить к ним на стол вместо Мстислава своего Ярославца, грубовато ответили ему: «Аще у твоего сына две головы, то пошли его нам, а Мстислава дал нам ещё Всеволод Ярославич, и вскормили мы сами себе князя, а ты от нас ушёл».

И вот теперь надменные бояре и коварная лиса Святополк хотели в обмен на своё участие в походе выторговать для себя Новгород. А там – мёд, воск, пушнина, серебро, лес – есть ради чего надрывать на снеме глотку. А ежель не отдашь – что ж, иди сам в степь и воюй, князь Владимир. Но нет, терять Новгород Мономах вовсе не собирался.

В шатре воцарилось долгое тягостное молчание, стало слышно, как за стенкой воет пурга.

– Брат, – не выдержал наконец Владимир, обратившись к Святополку, – ты старший. Начни же говорить, как бы нам промыслить о Русской земле.

– Лучше ты, братец, говори первым. – Святополк угрюмо потупил взор. Он не знал, что сказать.

– Как мне говорить?! – рассердился Владимир. – Супротив меня будет и твоя, и моя дружина. Скажут: хощет князь переяславский погубить поселян и пашни. Токмо дивлюсь я, други, что коней вы жалеете, а не помыслите о том, как выйдет поселянин в поле, налетят половчины поганые, убьют его стрелой, пашни истопчут, коней заберут, а на селе жён, детей и всё именье похватают! Коней вы жалеете, а людей вам не жаль!

Киевские бояре помрачнели: нечего было возразить на Мономаховы доводы.

Превозмогая себя, Святополк поднялся и сказал:

– Вот я готов уже.

– Спасибо, брат! Великое добро сделаешь ты Русской земле! – Владимир порывисто обнял и расцеловал его.

Душа воеводы Дмитра возликовала. Наконец сбывается заветная дума, вглубь степи помчат русские ратники мстить за поруганные свои дома. Тяжело, с великой натугой, но собирается Русь в единый кулак, готовясь наказать врагов своих за нескончаемые их притеснения.

В Чернигов, Смоленск, Полоцк, Новгород-Северский поскакали скорые гонцы, и отовсюду приходили быстрые, радующие князя Владимира и его ближних людей ответы: готовились вести свои дружины к Переяславлю Давид Святославич Черниговский, другой Давид – князь полоцкий, сын недавно умершего Всеслава, шли со своими ратями младшие князья – Вячеслав Ярополчич, племянник Святополка, и Мстислав – внук Игоря Ярославича.