Половина желтого солнца

– Вот за Харрисона и впрямь спасибо. Как поживает Свекольная душа?

Ричард обнял Кайнене, радуясь, что она не злится.

– Хорошо. Он славный человек, такой забавный.

Они шли по саду, в густой тени апельсиновых деревьев, и Ричард вдруг ощутил собственную чужеродность. Кайнене рассказывала о ком-то из своих подчиненных, а он унесся далеко: гудение мошек над головой, буйная зелень пробудили воспоминания о родительском доме в Уэнтноре. Казалось бы, что общего между влажными тропиками, где у него обгорает кожа на руках, где греются на солнце пчелы, – и ветхим английским домом, где даже летом гуляют сквозняки? И все же Ричард видел перед собой стройные тополя и ивы позади дома, поля, где он подстерегал барсуков, бесконечные холмы, поросшие вереском и папоротником, стада овец. «Там горы голубеют…» Он вспомнил, как отец и мать сидели с ним в сырой спальне и отец читал вслух стихи.

Из той далекой стороны
Мне в сердце смертью веет:
Там крыши острые видны,
Там горы голубеют…

То незабвенные края,

Счастливые чертоги,
Где некогда бродил и я,
Куда мне нет дороги[41].

На словах «там горы голубеют» отец всегда понижал голос. После ухода родителей Ричард подолгу смотрел в окно на синевшие вдали холмы.

Ричард не предполагал, что Кайнене живет столь напряженной жизнью. В Лагосе, когда они виделись урывками в отеле, он не задумывался о том, что жизнь ее, полная событий, мало изменилась бы даже без него. Его неприятно удивило, что он не единственный обитатель ее мира. Едва переехав в Порт-Харкорт, Кайнене завела свои порядки. Работа для нее была превыше всего, она поставила цель расширить отцовские предприятия, превзойти отца. По вечерам к ней приезжали посетители: дельцы – за договорами, чиновники – за взятками, трудовой люд – за работой. Кайнене старалась не засиживаться с ними, зная, что Ричард читает или пишет у себя наверху и ждет, пока они уйдут. То и дело он гнал прочь страх, что ночью у него опять ничего не выйдет; он пока не мог полностью доверять своему телу и обнаружил, что чем больше страшится неудачи, тем сложнее ее избежать.

Когда он гостил в Порт-Харкорте в третий раз, в дверь постучал слуга и доложил: «Мадам, приехал майор Маду». Кайнене попросила Ричарда спуститься с ней вместе.

– Маду – мой старый друг, я хочу вас познакомить. Он только что вернулся из Пакистана, с учений, – пояснила она.

Ричард еще в прихожей учуял запах одеколона, приторный, навязчивый. Наружность самого гостя была примечательна: широкое лицо, кожа цвета красного дерева, толстые губы, приплюснутый нос; Ричарду почудилось в нем что-то первобытное. Когда тот протянул руку, Ричард невольно отступил: гость был громадного роста. Ричард привык быть выше всех, смотреть на людей сверху вниз, но сейчас перед ним стоял человек на полголовы выше, а широкие плечи и могучее сложение будто еще прибавляли ему роста.

– Ричард, это майор Маду Маду, – представила Кайнене.

– Здравствуйте, – сказал майор Маду. – Я о вас наслышан от Кайнене.

– Здравствуйте, – пробурчал Ричард.

Это уже слишком: запросто, с чуть снисходительной усмешкой называть Кайнене по имени, будто Кайнене не просто рассказывала ему о Ричарде, а нашептывала на ухо, с глупым хихиканьем, рожденным физической близостью. Маду Маду – надо же такое имечко выдумать. Ричард сел на диван; Кайнене предложила выпить, он отказался. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ему было бы приятнее, если бы Кайнене сказала: «Это Ричард, мой любовник».

– Так вы с Кайнене познакомились в Лагосе? – начал разговор майор Маду.

– Да.

– Она впервые рассказала мне о вас, когда я звонил ей из Пакистана, с месяц назад.

Ричард не знал, что ответить. Он понятия не имел, что Кайнене звонили из Пакистана, и не помнил, чтобы она хоть раз упомянула о дружбе с офицером, у которого что имя, что фамилия – все одно.

– А вы давно знакомы? – спросил Ричард и тут же забеспокоился, не промелькнуло ли в его тоне подозрение.

– Наши семьи соседствуют в Умунначи. – Майор Маду повернулся к Кайнене: – Говорят, мы даже в родстве, так ведь? Только ваши предки украли нашу землю, и мы от вас отреклись.

– Нет, это ваши предки украли нашу землю, – со смешком возразила Кайнене.

Ричарда удивил ее низкий, хриплый смех. Еще больше его удивило, как по-хозяйски держался Маду – развалился на диване, без спроса сменил кассету в магнитофоне, шутил со слугами. Ричард чувствовал себя не у дел. Почему Кайнене не предупредила, что майор Маду останется ужинать? Почему она пьет не джин с тоником, как Ричард, а разбавленный виски, как майор Маду? Почему майор Маду засыпает его вопросами, будто он здесь хозяин, а Ричард – гость, которого надо развлекать? «Как вам нравится Нигерия? Очень вкусный рис, правда? Как ваша книга? Как вам Нсукка?»

Ричарду были противны и вопросы, и безупречные манеры гостя за столом.