Половинка чемодана, или Писателями не рождаются

Все продолжали притворяться спящими. Я лежала на спине, разглядывая потолок с необычного ракурса из моей сдвинутой кровати, и меня наполняла спокойная уверенность, будто я только что перепрыгнула бездну. Мне не было дела ни до воспитателей, ни до вожатых, ни до соседок по палате. А мой внутренний Ребёнок заснул внутри безмятежным сном, в то время как я деловито встала и задвинула свою кровать на место.

Кто-то из притихших девчонок начал посапывать, засыпая на самом деле. Я повернулась лицом к остальным. Ближайшая соседка, краснорожая Валька – предводитель атаки на меня, – тоже, кажется, заснула. Я спокойно разглядывала её, во мне теперь не было ненависти, а только тоскливое равнодушие. Её чуть порозовевшее от загара лицо выглядело вполне симпатичным: и ресницы длинные, и нос правильной формы, и светлые, остриженные до ушей волосы с чёлкой до бровей. Жаль, что она такая вредина!

Я взяла с тумбочки свою книжку – это был роман «Джейн Эйр» – и открыла её, но мысли мои витали далеко от романного сюжета. Застыв невидящим взглядом над страницей, я прикидывала, как мне сбежать из лагеря, как уехать в город, домой. Где взять деньги на электричку? Брать ли с собой чемодан с вещами? Будет ли кто дома, когда я неожиданно вернусь? Ведь бабушка с дедом на даче, а мама на работе. Но было твёрдое решение избавиться от всех унижений! Почему я до сих пор бездействовала?

Краснорожая Валька приоткрыла глаза – оказывается, она не спала. Она взглянула на меня тоже без привычной вражды и насмешки и шёпотом спросила, кивнув в сторону затрёпанной книжки в моих руках:

– Что, неинтересная? Дай посмотреть.

Я передала ей книжку через проход между кроватями.

Валька посмотрела на обложку, полистала, рассматривая редкие картинки, наконец полуутвердительно заявила:

– Книжка о путешествиях? Как «Робинзон Крузо»?

Я не удивилась вопросу, ведь в то время половина внешкольных книжек была о путешествиях. Проглотив усмешку, пояснила:

– Нет, эта книжка про любовь.

Валька вернула книжку, помолчала. Потом полушёпотом сказала:

– Я думала, ты выдашь нас, когда вожатая потребовала кровать на место задвинуть.

– Ещё чего! Отродясь никого не выдавала.

После этого, такого долгого тихого часа, до конца лагерной смены я жила с удовольствием и радостью, забыв кошмар первых дней. И всё же не раз вспоминала его позже, уже став взрослой. В то лето я впервые начала вести дневник. И вела его до окончания школы. До писательства была ещё целая жизнь, но первый шаг уже был сделан.

Недавно я села на электричку и поехала проверить, существует ли ещё тот детский лагерь или место уже застроено современными коттеджами, ведь прошло более полувека. Доехала до станции со смешным названием Мартышкино, что находится неподалёку от всемирно известного Петергофа с его фонтанами. Спустилась по ступенькам с высокой платформы и, пройдя сотню метров, оказалась рядом с территорией бывшего лагеря. Её ограждал низенький деревянный штакетник, но участок активно осваивался новыми хозяевами: тут и там лежали спиленные берёзы, торчали вековые пни. Я вошла в распахнутую калитку. Ещё оставались на своих местах потускневшая гипсовая скульптура пионера с горном, деревянная эстрада посреди поляны и старый дом с верандой и разбитыми теперь стёклами окон, где находилась прежде наша буйная палата. Заглядывать в окна я не стала. Здесь лежала граница любопытства и памяти.

7. Старше всех и младше всех

Как-то на одной интернет-платформе робот подсчитал, что в моём блоге – в постах и комментариях – чаще всего встречается слово «возраст». Упоминаю я его к месту и не к месту, а думаю о нём ещё чаще, особенно если оказываюсь в какой-то группе старше других. Начался этот невроз ещё в детстве.

В тот год Лёнька, мой сосед по коммуналке и товарищ по детским играм, стал второклассником, а был он, как вы помните, на год меня моложе. В школе мы с ним не общались, но погулять на улицу нас часто выпускали вместе. И запомнился один из сентябрьских дней, когда мы с дружком, отправляясь на прогулку, уже в нетерпении стояли у двери «чёрного хода» на нашей коммунальной кухне, выслушивая последние наставления Лёнькиной мамы. Высказав, как нам следует вести себя на улице, куда нельзя ходить, а куда можно, чужая мама завершила свою речь словами:

– Галя, ты присмотри за Лёней на улице, ты ведь старшая!

Да, я знала, что старше Лёньки на год, но никак не связывала это с дополнительными обязанностями. Ведь мальчик мне даже не брат, чтобы я за ним смотрела. Мы всегда общались и играли на равных. А старшинство я использовала в своих целях, лишь как дополнительный аргумент в бесконечных спорах и потасовках.

Но тут проказливый Лёнька подхватил слова мамы, запрыгал и вдруг выдвинул нелогичное заключение:

– Ты – старшая, ты – старшая! А я младший и буду жить дольше, чем ты.

– Почему это ты будешь жить дольше? – раскрыла я рот.

– Потому что ты на год старше! Когда тебе будет сто лет и ты умрёшь, мне будет только девяносто девять.

Я и Лёня Козловский, товарищ моих детских игр, сосед по коммуналке, 1951 год