Половодье

Матус кивнул и отправился на виллу Грёдль по дороге, которую уже проделал несколько раз за последние сутки. Он чувствовал себя гордым и страстно желал схватить Карлика и отомстить ему за то, что Месешан, сообщник бандитов, так унизил его.

После минутного состояния экзальтации Карлик, стоявший на башне, вернулся в сумеречный мир, скрадывающий очертания города. Редкие выкрики толпы не производили на него никакого впечатления, его возмущал громкий смех приспешников, которые веселились, празднуя победу его мудрости. Его инстинкт снова работал так же верно, как в ту начальную пору, когда он создавал свою империю. «Спасения нет!» — беспрестанно вертелось у него в мозгу. Раньше или позже все кончится. Его инстинкт предвещал только гибель, но не толкал его к действию. Мысль скрывалась где-то в глубине его существа, становясь скорее каким-то смутным чувством, смешанным со странной гордостью, — все что осталось у него от безумных минут на башне. «Никуда я не уйду, никуда! Я заставлю выкопать себе могилу здесь, между двумя огромными бассейнами барона, ведь его преемник я, а не тот старик, который собирал книги, ни черта в них не понимая!» Теперь он уже не был всемогущим Карликом.

Двое из его приближенных просунули головы в дверь и сказали:

— Ушли, убрались эти крикуны — ура! Да здравствует наш атаман!

— Почему ушли? — с недоверием спросил он, спросил чуть ли не равнодушно, предчувствуя, что если и выкарабкается, то уже не будет таким могучим, каким ощущал себя в этот зимний вечер.

— Мы слышали, что кто-то обещал им навести порядок. Правда, дескать, восторжествует, — ухмыльнулся Генча.

— Возможно, — задумчиво сказал Карлик.

Те двое громко рассмеялись и ответили:

— Как же! Истинная правда. Молочные реки потекут по улицам между кисельными берегами. Становись на карачки и лакай.

— Вот что, — сказал Карлик, — кто хочет уйти, пусть уходит. Идите и гуляйте в другом месте. Или вообще уходите, если есть куда уйти.

— Не гони нас, хозяин, — ответил Генча. — Нам хорошо здесь, рядом с тобой. Что нам делать в другом месте? У нас есть еда, есть питье, и мы даже составили партию в покер. Уже не играем в «очко», а вчетвером в покер, как большие господа. И спать не собираемся до утра. Я только что сделал ставку — прибавил двадцать миллионов, и никто не поставил на кон. У меня их не было, но я знал, что выиграю. Завтра все опять будет в порядке. Потеряли и мы денек в жизни, но ничего, теперь они смекнули — мы им не по зубам.

— Скажите, а охрану вокруг виллы они сняли? — спросил Карлик.

— Нет. Но пусть еще поиграются. Мы в покер, а они в охрану. Воры и сторожа.

— Ладно, — сказал Карлик. — Я повторяю: кто хочет уйти, пусть уходит. А теперь — оставьте меня.

Когда они вернулись в начале третьего ночи, то застали Карлика за большим столом, покрытым горками золотых монет: наполеондоров, золотых королевы Виктории, гульденов, турецких монет из красного золота, тяжелых золотых медалей короля Фердинанда I. Рядом лежали пачки зеленых банкнот, с которых сурово и грустно глядели Вашингтон, Джефферсон, Линкольн — великие государственные мужи с лицами, потертыми и захватанными сотнями рук, которые пересчитывали их, словно овец, их, когда-то первых богачей мира и пастырей народа. Весь стол был засыпан деньгами, горками колец, брошек, медальонов с нежными лицами прекрасных женщин, чья алчность была тщательно скрыта благородной внешностью, серег с бриллиантами и сапфирами, была даже страшноватая кучка золотых зубов, купленных у одного офицера СС, которому бандиты помогали пробраться через западную границу и которого задушил Генча, главарь контрабандистов. Это было состояние в миллион долларов, не меньше.

Даже они, ближайшие его сообщники, не знали, что Карлик так богат. Мурешан инстинктивно ощупал в кармане нож, почувствовав острое желание воткнуть его в горло Карлика, а затем бежать. Придя для того, чтобы сообщить ему тревожную новость, они теперь не могли вымолвить ни слова и впились глазами в эти сокровища, пораженные тем, что получали так мало, тогда как их главарь владел таким несметным богатством.

Карлик оглядел их, завороженных видом золота и денег, и заметил, как, повинуясь древнему инстинкту, который жажду обладания смешивал с голодом, у них задвигались кадыки. Они впустую глотали обильную слюну. Того и гляди, разожмутся губы, слюна потечет струйками, марая их небритые, мятые лица, стекая на ковер библиотеки, образуя белый пенистый ручей… Сообщники стояли не двигаясь, их кадыки работали, как поршни, а Карлик глядел на них, читал их мысли и упивался своей непомерной властью. Он пристально взглянул в глаза Мурешану, и тот почувствовал, как его рука непроизвольно закрывает в кармане нож, нажимая лезвием на собственные пальцы. Вместо того чтоб закричать от боли, он улыбнулся и вытащил из кармана окровавленную руку, с которой кровь закапала на ковер. Но продолжал улыбаться.

Карлик посмотрел на всех подряд, и каждый тоже стал натянуто улыбаться.

— Ну что? — спросил их главарь. — Зачем пришли?