Половодье

Знаю я Мишкину политику. Шофер дядя Виктор давно обещал прокатить его на новой машине. Я хоть и слышал от матери, что к посевной пригонят еще один «газик», но молчу. Скажу «дадут», и Мишка начнет бахвалиться. Меня-то дядя Виктор не обещал покатать: я с ним мало знаком.

— Не знаю, как насчет машины, а вот трепку сегодня нам дадут, — говорю я, так как на высоком крыльце соседнего дома вижу Зозулиху, высокую одноглазую старуху, тощую, как баба-яга.

— Ах, вы, стервецы, в могилу захотели? — раздался ее пронзительный голос. — Вот я скажу матерям!.. Пошли домой!

Мы знали, что Зозулиха не любит слов на ветер бросать. Уж лучше бы она бросала свои слова куда угодно, только бы не ябедничала.

Вредная была Зозулиха. Один только дед Афоня знал, сколько ей лет: «Когда был еще я такой, — показывал он ладошкой чуть повыше стола, — Анна Зозулична уже в девках гуляла». Больше дед ничего не добавлял. Вот и гадали, сколько лет Зозулихе, если Афоне шел шестьдесят второй… Ну, да это неважно.

Зозулиха последние зимы не работала в колхозе. Ее почти никто в это время не видел на улице; говорили, что плетет кружева. Зато, как наступит весна, первая просится на огород. Нам от нее частенько попадало. Залезешь на крышу — увидит, пойдешь к лошадям — прогонит, начнешь рано купаться — наябедничает матери. Однажды мы с Мишкой забрались в чужой огород поглядеть, как яблоки растут, а Зозулиха говорит — крадем. Какая же тут кража, если мы только посмотреть пришли. Но она и слушать ничего не хотела. Ох, и жгучая крапива росла в этом огороде!.. Когда фельдшер Пров Иванович смазал нам кожу рыбьим жиром, то сказал: «Славно она вас выдубила». И такой вредной старухе доверяют выращивать овощи!

Доставалось от Зозулихи не только нам. Она никого не щадила. Вот и сейчас: едва мы успели юркнуть в калитку дома, как набросилась она на Тихона Петровича Помозова, председателя колхоза.

— А-а, пожаловал? — неласково встретила она Тихона Петровича. — Ну-ка, остановись…

— Здравствуй, Анна Зозулична, — сказал председатель. — В бригаду опять?

— Чего же в вашей бригаде-то делать? Перетягивать солнце с одного края неба на другой? Рамы у парников без стекол, навозу подвезли мало… Эх, вы, совести у вас нет…

«Совесть» — любимое слово Зозулихи. Затем она кричала о каких-то горшочках, о том, что с осени мост через Дунайку не исправили и потому нельзя будет в разлив реки попасть на соседнее поле. «Вот вредная старушенция», — произнес председатель. Это он сказал тихо, но мы слышали, хотя и знали, что подслушивать нехорошо.

II

Второй день мы с Мишкой не отходим от кузницы. Много там бывает народу. Кузнец дядя Платон, не в пример другим взрослым, нас не прогоняет.

— А ну, цыплята, подбросьте-ка вон ту подковку, — иногда говорит он.

Мы охотно делаем все. Выкует Платон какую-нибудь железку и швырнет ее в угол, там целая куча железа накопилась.

Удивились мы, как это у него ничего не теряется. В прошлом году я закинул свои коньки на чердак, а потом искал их две недели.

Часто сюда заходит бригадир дядя Петя, или Петр Васильевич, как все его называют. Дядя Петя такой великан, что, пролезая в кузницу, переламывается пополам.

— Как дела у тебя, Кузьмич? — гудит он, словно в трубу. — Трудишься?

— Плуги готовы, — отвечает дядя Платон, звякнув очередным зубом для бороны по железной куче в углу. — Бороны заканчиваю. Две осталось. С телегами похуже. Помощник нужен.

— Дадим, — говорит Петр Васильевич, — Изосима Валуева подброшу на подмогу.

— Кого? — дядя Платон перестал бить по наковальне и подошел к бригадиру. Бородатый, весь в саже, прокопченный, он похож на столб дыма. — Уволь, Петр Васильевич, от такого помощника. Пусть лучше идет он на свою горку… благо она уже вытаяла.

Изосим Валуев у нас известный человек. Его именем даже одно местечко назвали, то, что о поле за овинами. А удостоился этой чести Изосим за свою работу. Пахал он как-то, присел отдохнуть, да и уснул, на поле пришел Петр Васильевич, а от Валуева сонного дым валит. Вскочил Изосим и ну одежду тушить. «Увозился так, что только присел — и разморило, — оправдывался он после. — Спал недолго, цигарка не успела еще потухнуть». Какая там цигарка, если обе полы телогрейки сгорели и валенок занялся. С тех пор и назвали место, где он спал, «Валуевой горкой», хотя эта горка чуть побольше кочки.

Во время этого разговора кто-то крикнул у входа:

— Бригадир здесь?

И в кузницу ввалился Изосим Валуев, с заячьей шапкой в руках.

— Легок на помине, — откликнулся дядя Платон и сплюнул в кучу углей.

— Ну? — встретил Петр Васильевич Изосима. Он это спросил так, как будто знал, что Изосим никогда не принесет ему счастья.

— Ну? — повторил бригадир.

Изосим Валуев два раза хлопнул шапкой по косяку и показал на свои новые валенки с галошами:

— Не пробрались… Воды — жуть!.. Наледь выступила. Лошадь упирается, не идет в воду… Боится, значит… И вот, приехал без сена…

— Как это «без сена?» — спросил бригадир.

— Эх, Петр Васильевич, не надо было на болоте стога метать, — сказал дядя Платон.