Половодье. Книга первая

— Еще попутчик один, из Лукьяновки, сказывал, дескать, совдепщики, большевики, значит… вспольские на автомобиле к бору убегали и в Чаячьем озере много оружия побросали, — продолжал Мирон.

Петруха встрепенулся, его скуластое лицо оживилось.

— В Чаячьем?

— Так сказал. Да вот там вроде охрана милицейская достает эти винтовки.

Некоторое время все молчали, а затем снова раздался неотвратимый вопрос Мефодьева:

— Что делать?

— Поднимать людей, — спокойно отрезал Горбань.

— Что? — Ефим насмешливо скривил губы. — А ты что-то один приехал? Чего ж никого не поднял? Я так думаю: уходить надо, пока целы. Вы как хотите, а мы с Никифором маханем на Туркестанский фронт, к красным.

— Не для этого мы собрались все вместе, чтобы расходиться. Надо подумать, где нужнее каждый из нас и потом уже решать, — сказал Петруха. — Уйти никогда не поздно. И не так уж трудно. Куда труднее склонить народ на борьбу с врагом. Подумать надо, братва. Подумать!..

32

Дежуривший ночью Семен Волошенко услышал вдалеке, со стороны Вспольска, частую дробь выстрелов. И не поверил себе, разбудил Горбаня.

— Чуешь, Петр Анисимович?

— Стрельба! Да-да. А вот, кажется, пулемет, Что бы это?

— Может, беляки наших стреляют?

— Нет, Семен. Расстреливают не так. Залпами, густой очередью. Тут что-то другое. Давно началось?

— Вроде давненько. Да я поначалу не подумал, что стрельба. Поглуше было.

Проснулись остальные. Собрались в кучу. В этот момент донеслись отдаленные взрывы. Словно гроза прошла стороной.

— Бомбы рвутся. Не иначе, как бой, — заключил Ефим. — Глядите, горит. Воскресенка горит!

Мутный багрянец зарева поднимался за буграми. Он то широко расползался по небу, то собирался в один столб. Насторожилась потревоженная степь.

Кустари недоумевали: откуда вдруг этот ночной бой?

— Может, вспольцев милиция окружила? Многие из Вспольска по деревням рассыпались, — высказал предположение Банкин.

— Надо бы разведать, — предложил Никифор, заряжая наган.

— А то помочь бы ребятам. Давно на беляков руки чешутся, — произнес взволнованно Мефодьев. В его голосе слышалась решимость.

Понял Петруха: не удержи Ефима, потом поминай как звали. Вихрем унесется в степь, к Воскресенке. И откуда у человека такая безрассудная отвага? Не случайно выбор солдат пал на Мефодьева, когда посылали делегата на съезд Советов. Уж кто-кто, а фронтовики знают цену храбрости.

— До рассвета никуда не тронемся, — сказал Горбань. — Ночь есть ночь. И не дури, Ефим.

Лицо Мефодьева передернулось, помрачнело. При тусклом свете звезд Петруха не увидел, а угадал это по искривленным Ефимовым губам.

— Ты с нами, будто с малолетками: и то нельзя, и другое. А я плевать хотел на твое «нельзя»! Понял?

— Не дури!

— А то что?

— Прикончу, — просто и жестко ответил Горбань. — Именем революции, как предателя.

— Черт! — Ефим порывисто отвернулся и поник.

— Ну, ладно. Не сердись. — Петруха дружески похлопал Мефодьева по плечу. — Горячность в таком деле — один вред. Да и до утра осталось недолго. Потерпи! Ну!..

А бой продолжался. Теперь уже стреляли не один, не два, а несколько пулеметов.

— Это — учения, хлопцы. Какая-нибудь часть в Воскресенку прибыла и ночную атаку разыгрывает, — успокаивающе произнес Волошенко. — Не иначе.

— Может, и так. Да на всякий случай коней надо попрятать в колке, и самим быть начеку, — сказал Горбань.

До утра никто не сомкнул глаз. Беспокойно перебрасывались замечаниями. Чего-то ждали. Перед рассветом все стихло. Только слабые отсветы огня колыхались на темном небе.

А на заре кустари увидели проехавших по буграм пятерых всадников. Они были одеты в солдатскую форму, правда, без погон. Но это еще ничего не значило. В войсках Временного Сибирского правительства погоны упразднились. Знаками различия служили теперь нашивки. А у рядовых не было иногда и нашивок.

Всадники, вооруженные карабинами, скрылись в логу. Потом показались вдали и снова пропали их фуражки.

— Разведка. Ишь, как осматривались по сторонам, — сказал Зацепа. — Теперь надо ждать главные силы. Так и есть: какая-то часть.

— Уходить нужно отсюда! Заметят нас — пропадем, — шепнул на ухо Петрухе Мирон Банкин.

Горбань жестом руки приказал всем ложиться. Из колка хорошо был виден участок дороги в три — четыре версты. Если Никифор угадал и конные, действительно, разведчики, то авангард части должен вот-вот появиться.

На фоне посветлевшего неба четко вырисовались фигуры трех всадников. Кони, шли шагом. А за ними — одна за другой — стали спускаться в лощину подводы. Их было много, крестьянских телег, на которых сидели люди. Только первая подвода почему-то пустовала, и правивший ею возчик шел рядом.

Когда колонна подошла поближе, Мефодьев вскрикнул, заметив в руках одного из всадников приспущенное красное полотнище:

— Братцы! Смотрите! Наши это! Советские!

— Наши! — подхватил Зацепа.

Навстречу отряду выехали только двое, — Петруха и Ефим. Решили, что так будет разумнее. Против большой группы из колонны могли открыть огонь.

Как только кустарей заметили, отряд остановился. Горбань увидел, что на одной из подвод развернули пулемет в их сторону, и помахал поднятыми руками.