Половодье. Книга первая

— Кабы так!.. И домой бы не пришел тогда. В отряде калеченому способнее. Не один я был такой. Которых так прямо по мурсалу зацепило. И ничего. Воевали, — возражал Николай Ерин. — Нету больше отряда нашего… Нету…

Ему не верили. Хоть парень он и не брехливый, да трезвым бывает редко. А пьяному что хочешь примерещится.

— А ухо-то, ухо… Подарил я его кому? — доказывал Ерин.

— Кто тебя поймет. Может, по пьянке изукрасили. Есть охотники до этого самого… Так разделают, что мать родная не признает. Как бог черепаху. Ты уж честно говори, — допытывался кузнец.

— Эх, дядя Гаврила! Да что там! В Ежихе, в деревне, прихлопнули наш отряд. И никто не ушел оттуда. Наверно, один я убег. Всех остальных казаки порубили. Вот тебе мой сказ, дядя Гаврила. Как хочешь, так и понимай.

Колька говорил правду. Не пробился красногвардейский отряд Петра Ухова к Туркестану. Не мог он оказаться и под Вспольском. Заклевали орлят черные вороны. В неравном бою с врагом полегли простые, славные ребята, для которых счастье народа было дороже жизни. Далеко в горах спят они вечным сном, и ветры гуляют над ними, и быстрые горные реки шумят у безвестных могил…

Кузнец с умыслом зазвал Ерина к себе, чтобы хоть что-нибудь разведать о Вспольских событиях. Расспрашивая Николая, Гаврила много курил.

— Значит, разбили вас? — снова спросил кузнец.

— Разбили…

Гаврила порывисто встал со скамейки и прошелся по избе. Под тяжестью его грузного, жилистого тела заохали, запели половицы.

Распахнулась дверь, и на пороге вырос Терентий Ливкин.

— Ну, и накурили! Хоть топор вешай! — улыбнулся он. — А я к тебе, Гаврила, по неотложному делу. Надо нам одну штучку смастерить. Сам пробовал, да не получилась. Видно, закалка не та. Размололо втулку.

— Ладно. Пойдем сейчас. Я, поди, задержал тебя, Николай? А? Тогда извини, брат. Извини.

— Я человек вольный. Мне ничего, — равнодушно ответил Ерин.

— Поди, жинка ждет.

— Полюбовника она ждет. Вот кого. А я ей заместо хвартиранта теперь. Так себе. Ни богу свечка…

— Скажешь тоже, — Гаврила дружески похлопал Кольку по плечу. — Брось дурить! Ждет она. Иди!

— Эх, дядя Гаврила! И никто меня не ожидает. И пойду я не к себе домой, а как вам поговорить надо. Вижу, неспроста о моей Лушке разговор завел. Только не стоит она, чтоб о ней вот так толковать… Загубила она мою жизнь! Эх! — Николай нахлобучил вытертую мерлушковую шапку, с досадой махнул рукой и ушел.

— Пропадает парень ни за что, — нахмурился Терентий. — И, кажется, неплохой он человек.

Кузнец согласно кивнул головой, задергивая окно ситцевой занавеской. Выглянул в сени.

— Ну, вот что, — начал Ливкин. — Я думаю, как бы не восстание во Вспольске. Там кое-кто из Совдепа остался. Есть большевики. Но одним вспольцам не выстоять. Если это восстание, то помочь им нужно. Подымать людей по селам. Так и передай Петрухе. Скажи, и у нас, мол, боятся. Вот уж третий день подряд Марышкин в Покровское наведовается. Неспроста это.

— Ты прости меня, Терентий Иванович. Но только подумываю я, а не напрасно ли кустари загоношились? Плетью обуха не перешибешь. Ждать, по-моему, нужно. Вот когда фронт подойдет, тогда и помочь. Силы-то у них, у чехов да у белых, много! Раздавят нас, как червяков, — потупив взгляд проговорил кузнец. — Вот и Геннадий Евгеньевич то же самое…

— Знаю. А ты поменьше его слушай. Своим умом до всего доходи. Геннадий Евгеньевич — не нашего поля ягода. И вот что: Митрофан сказал, что старосте бумага пришла насчет мобилизации. Два года берут — девяносто восьмой и девяносто девятый.

— Как возьмется. Воевать-то охотников мало.

— То-то и оно.

— Поскрываются ребята, по лесу разбегутся.

— А кое-кто и в отряд к кустарям пойдет. Найдутся такие. Уж если погибать, так тут, а не где-то. И об этом расскажи Петрухе.

С улицы донесся топот копыт. Отодвинув край занавески, Терентий прильнул к окну. Мимо, вздымая песок, проскакали пять всадников. В одном из них Ливкин узнал унтера Груздя.

— Обеспокоились. Да, служба у них незавидная. Хуже не придумаешь. Того и гляди, что ухлопают. Мужик сильно крутой стал. Ой, крутой! Ты не забудь, Гаврила, передай все, как есть.

— Все передам, — тяжело вздохнул кузнец.

По пути на мельницу Ливкин услышал от мужиков, что милиция арестовала и увезла в Галчиху Николая Ерина.

14

Домна все запасала впрок. Подступала зима, и она выхлопотала в лесничестве билет на дрова. Потом на целый день усадила мужа точить топоры и править пилу.

За эту работу Макар Артемьевич взялся охотно. И даже пел песни, пока не чирканул себя зубьями по боку. Слышала Домна, как он чертыхнулся и вслух подумал, что ему не нужны дрова, что он и в завозне перезимует. Однако, как ни ворчал, а дело довел до конца.

На восходе солнца братья запрягли лошадей в пароконную бричку. Домна распорядилась, чтобы ехали старший сын и невестка, да Роман запротестовал.

— Я поеду с Яковом, — настойчиво сказал он. — Не бабье это занятие. Пусть Варвара по хозяйству управляется.

Мать с досадой махнула рукой. Вот упрямый-то! Ему делаешь, как лучше, а он петушится. Успеешь наработаться вдоволь, дурень.

Яков рассмеялся, сказал беззлобно: