— Наша задача — работать вместе с союзными представителями, в полном согласии с ними. Я смотрю на настоящую войну, как на продолжение той войны, которая шла в Европе, — говорил адмирал, нервно комкая в руках салфетку. — Никаких сложных больших реформ я производить не намерен. Я смотрю на свою власть, как на временную. Буду делать только то, что вызывается необходимостью, имея в виду одну главную цель — продолжение борьбы на нашем Уральском фронте. Вся моя политика определяется этим. Стране нужна во что бы то ни стало победа, и должны быть приложены все усилия, чтобы достичь ее!
Колчаку зааплодировали. В его искренность никто не верил. Адмирал хотел выглядеть возможно демократичнее, словно не им закручена до предела гайка военной диктатуры. Его слова были обращены к чехам. Владимир понимал это и в душе одобрял Колчака. Сейчас можно и, пожалуй, нужно поиграть левыми фразами. А когда чехи повернутся на запад, все решится само собой. На их штыках Колчак вернет России монархию.
— Наш! — доверительно сказал на ухо Владимиру захмелевший Алпатов. — Верховный еще покажет себя! Вот увидите, господин прапорщик!
Поминов дежурил в приемной генерала Матковского. День подходил к концу. К генералу, который куда-то уехал, звонили все реже. Других служебных дел у прапорщика не было, и он, откинувшись на спинку стула, читал взятую у машинисток штаба обтрепанную книжку.
Напротив, на изъеденном крысами мягком диване, недовольно посапывал командир воздушного флота полковник Борейко. Вот уже час как он ждал Матковского. Время от времени полковник со скрипом поднимался с дивана и, цокая подковами сапог, подходил к окну, из которого были видны летающие над городом «Сопвичи».
— Какая-то дьявольщина! — вслух думал он. — Это же черт знает что!
Владимир догадывался, на что сердился Борейко. В феврале рабочие железнодорожной станции Куломзино, что сразу же за Иртышом, подняли восстание против Колчака. Им удалось захватить станционные службы и обезоружить милицию. Восставшие намеревались взять Омск и создать Советы. Для этого, однако, у большевиков не хватило сил. Восстание было жестоко подавлено.
Но куломзинское выступление напугало омские власти. И среди прочих мер, принятых к поддержанию порядка, правительство решило ввести постоянное патрулирование аэропланов. Летчики должны были вовремя замечать скопления людей в той или иной части города и немедленно сообщать в ставку или штаб округа.
Получив приказ, Борейко запротестовал.
— Мы не полицейские ярыжки, — раздраженно бросил он Матковскому.
Генерал заставил его подчиниться. Но Борейко был упрямым и добивался отмены приказа.
— Генерал может и не приехать сегодня в штаб? — спросил он, взглянув на часы.
— Да, — не отрываясь от книжки, ответил Владимир. Борейко всегда разговаривал с ним, младшим по чину, запросто. Этим полковник отличался от многих знакомых Владимиру офицеров.
— Тем не менее я обожду, — сказал Борейко, внимательно разглядывая попавшийся ему под руку колпачок чернильницы. И вдруг решительно шагнул к Владимиру: — Бросьте, прапорщик, читать всякую дрянь! Скажите лучше, вы были на фронте? Вижу, что не были. И это не беда. Еще успеете побывать. Знаете, что Наполеон говорил о военном успехе?
Владимир неохотно отложил книгу.
— Кажется, знаю. «Успех войны на три четверти зависит от духа войск и только на одну четверть от реальных сил».
— Верно.
— Кто отыщет секрет, как поднять дух, тот и спасет родину. Тому слава вовеки.
— Дух поднимает идея. На татарском сабантуе я видел одно забавное зрелище, как люди взбирались на высокий и совершенно гладкий столб. Они обрывались, падали и снова лезли, потому что на столбе, на самой его вершине был приз — сапоги. А повесьте вместо сапог мочало, и вы увидите, как падает интерес к этому спорту.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Владимир.
— Я не случайно спросил вас о фронте. Чтобы до конца понять силу противника, надо видеть его в бою. О том, что в сердце у вражеского солдата, не расскажут никакие разведывательные данные.
В коридоре послышались четкие грузные шаги. Владимир узнал их. Вскочил, оправил гимнастерку.
Не задерживаясь в приемной, Матковский прошел в кабинет. Генеральский адъютант сказал Владимиру:
— Можешь идти. Генерала вызывают с докладом к верховному.
Густой голос Борейко уже гремел в кабинете. Полковник снова требовал отмены приказа о патрулировании. Называл десятки причин, настаивал и опять просил.
— Не могу. Сие от меня не зависит! — с раздражением отвечал Матковский. — И меня не касается, есть у вас горючее или нет.
Из штаба Владимир и Борейко вышли вместе. Над городом опускались лиловые сумерки. Вечер был теплый. Пыльные тротуары кишели народом.