Половодье. Книга вторая

Шарунов был не один. Напротив его, развалясь в кресле, в черной гусарской форме сидел поручик средних лет. Держал он себя запросто, говорил с ротмистром на «ты» и громко смеялся.

— В свое время в Испании проводился конкурс, в котором принимали участие только женщины. Нужно было ответить на вопрос: «До каких пор мужчину можно считать молодым», — рассказывал поручик. — Три лучших ответа удостаивались премии.

— И что же сказали женщины? — с нетерпением спросил ротмистр, подаваясь всем телом к гусару.

— Ответов поступило, помнится, около трех тысяч. Были и не лишенные остроумия. Вот, например: мужчины, как платье, — они сохраняются в зависимости от того, как с ними обращаются. Или такой: мужчина молод, пока женщины — его жертвы и стар, когда делается их жертвой.

— Последнее мне определенно нравится, — рассмеялся ротмистр. — Если принять его за истину, то мы, господин поручик, еще долго будем молодыми.

— А я бы сказал, что мужчина молод, пока его ревнуют.

— И это неплохо… Ну-с, мы несколько отвлеклись.

Поручик собрался с мыслями и заговорил теперь уже официально. В его голосе звучала уверенность в себе.

— Когда я покидал село, у меня было такое чувство, что чего-то недоделал, ограничился чем-то, — сказал он. — Да, я мог сжечь Покровское…

Владимир невольно вздрогнул. Речь шла о его родном селе.

— Я не допустил тогда даже мысли, что через мои заставы могут пробраться бандиты и уничтожить этого самого прапорщика.

— Сороку, — подсказал Владимир. — Мне отец писал…

— Кстати, подпоручик Поминов, познакомьтесь. Это — поручик Мансуров, офицер дивизии Анненкова, — представил ротмистр.

Владимир протянул Мансурову руку, которую тот пожал одними пальцами.

— Я знал вашего отца. Он, пожалуй, преданный нам человек. Ваш отец говорил о вас, подпоручик. Сейчас я вижу: он был прав, вы далеко пойдете.

Владимиру было очень приятно услышать похвалу от боевого офицера-анненковца. Дивизию Анненкова высоко ценили в штабе Матковского, как наиболее стойкую в борьбе с большевиками. Ее ставили выше действовавших на фронте офицерских полков, а также Ижевской и Воткинской дивизий.

— По данным, которыми располагает мой отдел, в Покровском нет милиции, — с некоторой торжественностью говорил ротмистр, листая объемистую папку. — Это усложняет вашу задачу. Да, подпоручик Поминов, ставлю вас в известность, что вы не служите больше в штабе генерала Матковского. Вы откомандированы в распоряжение контрразведки. Возникла такая необходимость. Помните, что так приказал его превосходительство адмирал Колчак. Операция, которую вы будете выполнять вместе с поручиком Мансуровым под общим руководством поручика Лентовского, имеет целью полный разгром мятежных сил и умиротворение тыла. Вы хорошо знаете людей в Покровском, знаете те места. Это очень важно для нашего успеха.

При этих словах Владимир встал, но ротмистр властно махнул рукой:

— Сидите. Я скажу, чтобы к вашему отъезду заготовили пакет для Лентовского. Выезжайте завтра с эшелоном чехов, к шесть вечера. Я выдам вам пропуска на проезд в этом эшелоне. Денежное и вещевое довольствие подпоручик Поминов получает в дивизии Анненкова.

Провожая офицеров до дверей кабинета, ротмистр еще посмеялся над испанским конкурсом и посоветовал:

— Сходите в «Аквариум». Там сегодня тоже конкурс, на красивые женские ножки. Я бы с удовольствием составил вам компанию, но чрезвычайно занят.

Слушая Шарунова, Владимир мысленно увидел холодное, надменное лицо Гришиной-Алмазовой, ее большие голубые глаза. И ему сделалось грустно.

Мансуров пригласил подпоручика прогуляться к Иртышу. Владимир согласился, но купаться не стал. Заложив руки в карманы, он ходил по берегу, наблюдая за тем, как легко и быстро плавал Мансуров. А в голове вертелось: прощай, Омск, хорошо что хоть не на фронт отправляют…

Когда они вошли в сад «Аквариум», здесь играл оркестр. На аллеях, поднимая пыль, толпилось много молодежи, больше военные. Но раковина эстрады еще пустовала. Возле нее гоготала и потирала руки кучка иностранцев, которые были охочи до таких зрелищ.

— Рано, — определил Мансуров. — Кажется, тут есть что выпить.

Они прошли в буфет. У столиков тоже было людно. Пришлось ждать. Наконец, дородный официант принес им бутылку коньяку и по бутерброду. У Мансурова дрожали руки, когда он разливал вино по рюмкам.

— Давно не пил ничего похожего, — признался поручик. — У нас больше самогон, живем в дыре.

— Мы завтра прихватим коньяку на дорогу. У меня есть деньги, — пообещал Владимир.

Офицеры распили еще бутылку и покинули буфет навеселе. К этому времени конкурс начался. Смуглая большеглазая девица лет двадцати-двадцати двух кокетливо подняла на эстраде подол короткого синего платья, чтобы зрители — главные судьи конкурса — увидели ее ляжки. Сад ревел от восторга. Слышались громкие замечания знатоков. Ноги девицы определенно нравились публике, которая разглядывала их пристально, похотливо.

— Это не по мне, — коротко заключил Мансуров. — Мне бы что-нибудь посущественней. У тебя нет знакомых девочек?

— Найдем!

— Ты мне нравишься, подпоручик. Не станем же терять дорогих минут.