Половодье. Книга вторая

Через сутки вагон смерти пришел на небольшую станцию Крутиху, где были расквартированы некоторые части дивизии Анненкова. Владимир облегченно вздохнул, покидая купе, а Мансуров заметил:

— Ты, брат поручик, тоже остерегайся своего незаконнорожденного. Он — идиот!

— Да, — согласился Лентовский. — К счастью, он боится меня и не шалит. А работать умеет чисто! В этом вы убедитесь сами.

Владимир определился на ту же квартиру, где стоял Мансуров. Из вещей у него был один небольшой чемодан с бельем и носовыми платками. Остальное он оставил в Омске, куда надеялся скоро вернуться.

Пантелей Михеев сбегал на кухню за обедом. Офицеры помылись ледяной водой у колодца и довольные тем, что поездка кончилась благополучно, сели за стол. Все еще находясь под впечатлением встречи с Лентовским, Мансуров сказал:

— Мы тоже звереем иногда. Но, если мне представится случай, я убью это животное, которое выбрал поручик себе в помощники. Я не могу уважать в себе человека, пока есть на земле нечто подобное. Большевики правы, что смертельно ненавидят нас.

— Я хотел бы умереть в бою, — грустно произнес Владимир.

— Все мы хотим этого. Но не каждому даруется божья милость.

После обеда Владимир пошел прогуляться по станционному поселку. Маленькие улочки были запружены подводами. Разомлевшие от жары люди валялись под телегами и в тени верб. Сонно похрустывали овсом сытые кони.

Все это показалось Владимиру родным, может, потому, что до Покровского отсюда всего сто верст. На этой станции он год назад сошел юнкером, а теперь уже подпоручик. Сама судьба снова привела его в знакомые места не за тем ли, чтоб навсегда успокоить в песках Касмалинского бора. Нет, он не должен умереть, он доживет еще до той поры, когда в России снова наступит мир и он, Владимир Поминов, с гордостью сможет сказать, что не посрамил чести офицера.

На площади у вокзала Владимир с интересом наблюдал, как уланы учились рубке. По кругу на шестах были установлены соломенные чучела, вымазанные суриком. Они изображали большевиков. На скаку уланы ловко срезали и кололи солому.

Но Владимир знал, что в бою приходится потруднее. Он видел в госпиталях немало бравых казаков, которые, наверное, вот так же хорошо рубили чучела. А сколько их полегло в Оренбургских степях, у Волги, под Уфой и Пермью!

Здесь же, у вокзала, Владимира нашел Пантелей Михеев.

— Вас зовут, брат подпоручик.

По дороге разговорились. Пантелей прослышал, что Поминов тоже из Покровского. Конечно, Володькиного отца Пантелей хорошо помнит, а сам подпоручик в те годы, когда Михеев жил в Покровском, был еще сосунком, за мамкой бегал. Да никак он ровесник Нюрке. Тоже ведь девицей стала, видная.

— Ежели б жених попался самостоятельный, так и свадьбу играть можно. Да женихи-то нонче все во солдатах. Дома одни калеки да женатики.

— Теперь недолго осталось терпеть, — пообещал Владимир.

— Дал бы бог! Известно, вам, офицерам, виднее.

Мансуров сообщил Владимиру, что их вызывает Лентовский. Нужно идти. Начальник контрразведки не любит, когда опаздывают.

— А ты предупреди Бондаря и Вербу, чтоб никуда не отлучались, — наказал Мансуров вестовому. — Они могут понадобиться.

Лентовский поджидал их, прохаживаясь у вагона. Тут же стоял дворянский сын, который прыснул тонким, бабьим смешком при виде Мансурова.

— Начнем, господа, — поручик пригласил их в купе.

По знаку Лентовского забегали солдаты из охраны. Они наглухо закрывали двери вагона, гнали людей подальше от станции. Уланам пришлось прекратить занятия и покинуть привокзальную площадь.

— Ко мне арестованного Зильбермана, — приоткрыв дверь купе, бросил в коридор Лентовский.

Минуту спустя, сутулясь вошел старик с серым лицом и жидкой бородкой. Он выжидательно уставился глазами на Лентовского. Тот предложил старику сесть.

— Что ж, Абрам Давыдович, я пригласил тебя побеседовать, — начал Лентовский. — А это офицеры, они пришли послушать. Ты не стесняйся их. Так вот, расскажи мне все по порядку.

Старик молчал, не сводя тусклого взгляда с Лентовского. Казалось, он не понимал, что от него хотят.

— Мы слушаем!.. Или ты хочешь познакомиться вот с ним? — Лентовский кивнул на дворянского сына. — Впрочем, ты кое-что знаешь о нем… Абрам Давыдович, господа, неделю назад был свидетелем одной любопытной сцены. Его специально приглашали на представление, которое давал мой помощник… Мы слушаем, Абрам Давыдович.

Старик словно очнулся от забытья. Он заговорил быстро, давясь словами:

— Я бедный еврей и никакой политикой не занимаюсь. Вы можете спросить кого хотите, и вам ответят, что я никуда не ходил и никого не приглашал. Ваше благородие знают про постоялый двор. Мне нужно было на что-то жить и кормить свою жену. Я бы и теперь сидел дома, но зачем-то потребовался вашему благородию, и меня арестовали. У меня совсем плохо с сердцем, и если так будет дальше, то я умру.

— Ты еще долго проживешь, Абрам Давыдович! — усмехнулся Лентовский. — Послушай-ка, старик, меня. Я вижу, тебе очень хочется на волю. Мы отпустим тебя, и я даю слово, что никто не тронет тебя даже пальцем. Но ты должен оказать нам одну услугу.