Половой вопрос

Не отрицаю известного воздействия на чувства человека той религии, которая базируется на вере в откровение, на бессмертии души и на представлении о «рае для достойных» и «аде для грешных». И на самом деле, перспектива вечных мук в загробной жизни действует пугающе на многие слабые натуры, которые стараются взять себя в руки и согласовать свои поступки, поскольку возможно, с велениями нравственности. Если уверенность в том, что земная жизнь есть лишь подготовка к загробной жизни, достаточно сильна, то это, в свою очередь, может послужить источником многих похвальных и самоотверженных поступков. Но на этой вере одновременно основываются и продукты невежества, и слепой фанатизм, и нетерпимость, и тупая враждебность к законам человеческой этики? Должны ли мы строить жизнь человеческого общества на фата-моргана, на пустых мечтаниях и галлюцинациях мнимых продуктов и служителей божьих, большей частью невежественных, развратных и честолюбивых, с легким сердцем создававших свое собственное благополучие на велениях божества! Мы твердо говорим: «Нет»! Всемогущество вселенной вовсе не нуждается во всех этих непонятных и старых легендах, чтобы предстать перед сознанием человека, когда оно может это сделать при ослепительном сиянии дня. И единственно мы имеем достаточно твердое представление о человеческой этике, которая пусть и послужит для нас основной и руководящей частью религии.

В своем месте мы пришли к заключению, что в животном царстве чувства симпатии представляют собою филогенетические отклики первоначального их проявления, в виде чувств полового стремления. Аналогично мы видим, что и у людей чувство любви, не получившей взаимности или же потерявшей надежду, отчаивающейся и страдающей, находит себе исход в экстазе религиозности. Нас интересует вопрос, является ли такая последовательность неизбежным ходом вещей, или же тут может иметь место замещение этого чувства объектом общечеловеческого характера, без участия мистических начал. Если мы будем считаться с тем, что крайняя религиозность не всегда совпадает с чувственной любовью, то элементы человеческого возмущении тут, очевидно, будут уже налицо. При отрицательном же выводе, все же можно констатировать достаточное количество чисто человеческих идеалов, которые смогут переродиться в «религиозные», с таким же правом, как и мистика божественного откровения. Христианство носит название «религии любви», а апостол Павел ставит выше веры любовь к ближнему. Но ведь и любовь к ближнему может быть рассматриваема в качестве синтеза социальных чувств симпатии как к современному, так и грядущему человечеству? Разве она не может найти себе иного основания, кроме документа, стоимость которого покрывается райскими перспективами? И разве святость, иллюзии, экстаз не могут найти себе применения в более благородной и одухотворенной форме во имя общественных идеалов и будущих благ нашего потомства? И не представляется ли возможности на месте культа предков и прославления библейских сказаний воздвигнуть религию счастья наших преемников? Религиозный экстаз любви может быть, на самом деле, по моему мнению, использован в интересах общественного блага. Фанатизм, в нем заключающийся, обладает значительной энергией, способностью сдвинуть с места человеческую инертность. Но эта сила не должна быть предназначаема для поддержания фантастических представлений, а для насаждения общечеловеческой религии любви в пределах нашего земного существования.

Глава XIII Право в половой жизни

А. Общие понятия о праве.

Человеческое представление о праве является довольно своеобразным. Всякий считает долгом кричать о праве и свободе, но при этом имеет в виду лишь самого себя, не обращая внимания на то, что в интересах осуществления своих собственных «неотъемлемых» прав он ежеминутно посягает на чужие права. Свобода и право столь же красиво звучат, как понятия, сколько и непримиримы в практической жизни. Мое право на свободу в моем представлении, в смысле всестороннего проявления моего "я" в связи с моими чувствами, — есть нечто невозможное, т. е. неосуществимое без того, чтобы не нарушить прав и свободы всякого мне равного. Но люди не устают, тем не менее, распространяться в высокопарных выражениях на ту же тему, клеймят презрением и осуждают существующие общественные установления, подчеркивают отрицательные качества окружающих, но пасуют перед практической оценкой противоречий, обусловливаемых скрытым в них самих стремлением к свободе. Во всем этом следует видеть проявление инстинктивного, филогенетического чувства недовольства и протеста со стороны унаследованной нами и сильной еще в нас зверской породы, не удовлетворяющейся обязательным игом общественной жизни и не перестающей искать удовлетворения в безграничном просторе по лицу всей земли, уже достаточно тесной для человеческого рода.