Половцы, торки, печенеги, берендеи

Перевес начал явно клониться на сторону Руси. Когда в 1113 году умер Святополк II Киевский и половцы стали собираться под Вырем, очевидно, с целью идти на Киевское княжество и требовать нового «мира» и «подарков» от нового великого князя Владимира Мономаха, то посланий, собрав большое войско, выступил навстречу половцам и кочевники бежали. В 1116 году войска киевского и черниговского князей снова идут в глубокий поход в степи, на низовья Дона, и русские князья входят в сношения с аланами, жившими на окраине «половецкого поля», возможно ища в них опоры против общего врага — половцев[152]. Эти походы расшатали силу половецкой орды, в ней появились признаки разложения: вслед за походом русских 1116 года остатки торков и печенегов, живших среди половцев, восстали против своих поработителей: два дня и две ночи длилась резня, в результате которой торки и печенеги ушли из степей; они явились на русское пограничье и здесь были расселены русскими. М. Грушевский расценивал это событие как неудачную попытку положить конец половецкой гегемонии и вынужденный уход восставших из степей. Однако трудно себе представить, чтобы подчиненные половцам тюркские народности могли рассчитывать на полное уничтожение власти половцев в степях. Не надо забывать, что половецкая орда жила не только в причерноморских степях, но и далее за Доном, до самого Иртыша и вряд ли прикаспийские и среднеазиатские половцы остались бы равнодушными к такому изничтожению своих сородичей. Поэтому в восстании 1116 года скорее надо видеть удачное освобождение из-под половецкого владычества покоренных половцами других кочевников, чем неудачную попытку свергнуть половецкую власть в степях. Хотя и ослабленные, половцы даже и в эти годы не отказываются от активности, и мы видим их то нападающими на дунайское пограничье Византии (в 1114 году у Браничева и Видина), то вступающими в какой-то конфликт с волжскими болгарами (в 1117 году), о котором я уже говорил выше. Не имей половцы в эти годы никакого значения, вряд ли великий князь Киевский Владимир Мономах в 1117 году женил бы своего сына Андрея на внучке знаменитого Тугоркана.

Но все же главные силы днепровско-донецких половцев были подорваны. Это совпало со смертью наиболее знаменитых и сильных ханов этого времени. Еще в 1096 году был убит Тугоркан, в 1103 году погиб Алтунопа; 1107 годом датируется последнее известие о Шарукане Старом[153]; Боняк упоминается в последний раз в 1109 году[154]. С именами этих ханов связано славное в истории половцев двадцатилетие 1090-1110-х годов. Боняк с Тугорканом были сокрушителями печенежской орды и спасителями Византийской империи. Но тот же Тугоркан заставлял трепетать Византию, когда он вместе с претендентом на византийский престол пробивался до Адрианополя. Боняк разбил угров на Сане и дважды подступал к Киеву, водружая свои знамена перед воротами Печерского монастыря. Половецкий эпос создал легенду, что Боняк своим мечом рассек Золотые ворота Киева. В борьбе с Киевской Русью оба великих хана сложили свои головы: Тугоркан, вместе с сыном, — на реке Трубеже, близ Переяславля, Боняк — где-то в киевских пределах[155]. Память о Боняке долго жила среди половцев, и желание отомстить русским за его смерть было живо у кочевников и шестьдесят — семьдесят лет спустя. На Руси же Боняк стал персонажем страшных легенд и сказок.

Шарукань Старый считался современной ему грузинской летописью «самым выдающимся из кыпчакских ханов». Его главным противником был Владимир Мономах, с которым он беспрестанно воевал и от которого ему пришлось претерпеть много унижений: он был взят в плен Мономахом и сидел в плену в оковах, пока переяславский князь не отпустил его обратно в степи. И сами половцы долго помнили великие унижения старого Шаруканя: еще спустя полвека в приазовских вежах пели песни, в которых «лелеяли» месть за Шаруканя.