Начальник организационного отдела управы А. Я. Коротун, который курировал нашу работу, вызвал меня и моего непосредственного начальника, председателя ОПОП Пресненского района В. Н. Андриенко, в свой кабинет и начал кричать и требовать в самых грубых выражениях, чтобы я коренным образом изменил свой образ жизни (имелась в виду частная жизнь), так как мое поведение бросает тень на правоохранительную систему, правительственные органы и Пресненский район: «Я не собираюсь иметь из-за вас неприятности и дожидаться, когда кто-нибудь обратиться к мэру или правительству Москвы напрямую… если вы не сделаете соответствующих выводов, то потеряете не только работу, но и покой, узнаете, что значит неподчинение Родине!. » Дело в том, что все обращения жителей вместе с экземплярами листовок оказались в распоряжении Коротуна. Меня ознакомили с ними. Это были письма соседей, рапорты участковых милиционеров, петиции совета ветеранов, листовки. Я сказал, что скорее умру, чем расстанусь с Давидом. «Ну и подыхай, сука!» — ответил Коротун и бросил в меня банановую кожуру. «Без покаяния можешь не возвращаться»,— завершил он.
В результате нервного срыва у меня начались непрекращающиеся, некупируемые приступы удушья, течение моего хронического заболевания (бронхиальной астмы) усугубилось до крайности. Давиду пришлось вызвать скорую помощь, которая доставила меня в городскую клиническую больницу № 61 в крайне тяжелом состоянии.
После возвращения из больницы Андриенко предложил мне написать заявление об увольнении с работы по собственному желанию. Я отказался. Андриенко предупредил, что я все равно буду уволен, но уже не смогу никуда устроиться на работу, «будешь вечным клоуном».
Чтобы найти предлог для моего увольнения Андриенко вызвал к себе двух наиболее лояльных лиц из числа своих подчиненных, членов «Единой России», и попросил их подписать акт о якобы совершенных мною прогулах. Однако мой коллега Н. В. Макеев отказался подписывать фальшивку. Андриенко сказал, что двух подписей будет достаточно.
Вскоре я был уволен, но обжаловал увольнение в суде. Давление и дискриминация после этого переросли в преследование и пытки.
Эти факты подтверждает и Макеев: