Польша или Русь? Литва в составе Российской империи

Но даже если мы согласимся с положением о том, что в центре империи шел процесс сближения имперских властей и русского общественного национализма, все равно остается открытым вопрос о том, как действовала эта национализация империи и могла ли она в долгосрочной перспективе повлиять на интеграцию нерусского населения. А. И. Миллер и М. Д. Долбилов отмечают, что в 1907 году имперские власти, изменив порядок проведения выборов в Думу и уменьшив представительство нерусских народов, фактически отказались от интеграции нерусских народов в политическую систему империи[97]. В подготовленном журналом Ab Imperio учебнике утверждается, что имперская национальная политика, несмотря на стремление сохранить целостность государства, по своей сути была антиимперской в том смысле, что она не наметила места в политическом теле империи для представителей нетитульных наций[98]. К достаточно категоричному выводу приходит и Файс Хиллис (Faith Hillis), исследовавшая различные коллективные идентификации и проявления национализма в Правобережной Украине: «Российские цари, бюрократы и интеллектуалы доказали свою неспособность найти консенсус по поводу того, как империя должна ответить на национальные вызовы. Они не могли руководствоваться этнонациональными мотивами, управляя империей, как и не могли опираться на гражданский национализм, не подрывая тем самым устои автократической системы. Российские лидеры не смогли найти идеи и учреждения, способные объединить подданных царя в национализирующемся мире, что привело к ослаблению внутренней стабильности империи»[99].

Итак, те историографии, которые «представляют» недоминировавшие этнические группы, склонны видеть в действиях российских властей больше последовательности и русификации, как минимум после восстания 1863–1864 годов, в то время как западная и российская историографии подчеркивают непоследовательность имперской национальной политики, а радикальные средства гомогенизации при этом обычно отмечаются только в отношении белорусов и украинцев. Историки, относящиеся к первой группе, чаще всего анализируют конкретные меры национальной политики, поскольку, по их мнению, и так известно, к чему стремились российские власти, и меньше внимания уделяют вопросам о том, как чиновники различного ранга формулировали цели этой политики и какой терминологией они при этом пользовались; историки же, относящиеся ко второй группе, напротив, прежде всего анализируют публичный и непубличный дискурсы, представления об империи[100].

Принимая во внимание поле исследований, в настоящей книге предлагается подход, позволяющий интегрировать наиболее сильные стороны обеих условно разделенных историографических традиций.

Метод исследования и структура книги

Если мы хотим выяснить, стремились ли чиновники Российской империи к этноциду, нам необходимо прежде всего понять не только господствующие представления об империи, рецепции окраин и высказывания о целях национальной политики, но и то, на основе каких критериев в то время в российском дискурсе устанавливалась национальная принадлежность. Поэтому надо исследовать три взаимосвязанные проблемы. В первую очередь необходимо выяснить, как чиновники различных рангов и влиятельные публицисты формулировали цели национальной политики, обращая при этом особое внимание на то, какой терминологией они пользовались (обрусение, ассимиляция, слияние, сближение и пр.) и какие значения связывались с этой терминологией. Далее следует установить, как в то время в российском дискурсе понималась национальная принадлежность, то есть кого считали поляком, русским, евреем, литовцем и так далее, и как, с точки зрения чиновников и влиятельных российских публицистов, можно было изменить национальную принадлежность, или, другими словами, что должен был сделать не относящийся к русской нации подданный империи, чтобы имперские власти начали считать его русским (декларировать лояльность императору или империи, изменить внешний вид, выучить русский язык и пользоваться им в домашнем кругу, перейти в православие и так далее). Установив, как в то время понималась национальная принадлежность, то есть какие сегменты национального идентитета считались наиболее важными, необходимо проследить, пытались ли власти изменить или упразднить маркеры, свидетельствующие об инаковости той или другой национальной группы. Попытки изменить или элиминировать маркеры, свидетельствующие об отличиях недоминирующей этнической группы, могут сигнализировать о достаточно разных стратегиях национальной политики, которые, как в «долгом XIX столетии», так и в исторической литературе, часто определяются одним и тем же термином – «русификация».