Полшага до мечты

В коридоре раздался стук палки, и разговор прервался.

— Сережа опять швырнул сумку и ботинки как попало, — донесся голос отца.

— Не трогай, я соберу. — Матвей направился в прихожую.

— Вот-вот, разбаловал мальчишку в конец, — ворчал Семен Павлович. — Пацан привык, что ты всегда за ним подбираешь.

— Пап, перестань, ты же знаешь — он делает это нарочно. На самом деле, Анечка, — объяснял Матвей, поднимая с пола тяжелый ранец брата, — Сережа чуткий и добрый, ты скоро убедишься. Приходится мириться иногда с его выходками, что поделаешь…

— Ты слишком к нему снисходителен, — настаивал Семен Павлович. — Порой его выходки перерастают в террор. Эх, была бы жива Нора…, - сокрушенно покачал он головой, — несчастная судьба, несправедливая судьба…

— Мы когда-нибудь выйдем гулять, или нет? — перебил Матвей. — Скоро солнце сядет.

— Мне бы хотелось переодеться, — неуверенно сказала Аня.

— Хорош хозяин! — спохватился Семен Павлович. — На радостях голову потерял. Мы приготовили для вас с Тёмкой комнату. Заходи, располагайся.

— Об этом не может быть и речи! — уперлась Аня. — Нетрудно вычислить, что это твоя комната, папа. Мы с Тёмкой отлично переночуем в столовой.

Разгорелся спор. В ходе продолжительных дебатов был предложен компромиссный вариант: Иртеньев-старший занимал кровать Матвея в общей с Сережей спальне, Аня с Тёмкой водворялись в комнату Семена Павловича, а Матвей вызвался провести две ночи на диване в столовой. Аня стояла на своем, и неизвестно, сколько бы длились препирательства, но тут дверь спальни приоткрылась, и в проеме появились две недоумевающие физиономии — одна повыше, другая пониже. Две пары одинаковых глаз уставились на спорщиков.

— Эй, предки, а ну тише! Мешаете играть! — скандальным голосом выдал Тёмка. На кудрявую головку опустилась рука Сережи, втащила малыша вовнутрь, и дверь захлопнулась.

Аня остолбенела.

— Это кто «предки»? — задохнулась она. — Это он кому сейчас сказал?

— Полагаю, что под «предками» подразумевались мы с тобой, — деликатно пояснил Семен Павлович.

— Ну, знаете ли!..Сказать мне такое!.. Боже мой, я похожа на «предка»?! Значит, и Сережа так считает?

— Ни в малейшей степени, — заверил Семен Павлович. — Ты великолепная, редкой красоты девушка. Анечка, вспомни себя в шестнадцать лет и не принимай подобные мелочи близко к сердцу.

— Капитан Иртеньев, чему вы ухмыляетесь? Занесли очко в свою пользу? Рано торжествуете, уверяю вас! — Аня схватила сумку с одеждой и заперлась в отведенной ей комнате.

— Мы ждем тебя в саду, — весело прокричал из-за двери Матвей.

Аня переоделась в сногсшибательную белую курточку с широкими рукавами, но крепко схваченную в талии — она знала, что белое выгодно оттеняет ее темные выразительные глаза и золотистую от загара кожу; юбку, пожалуй, надо сменить на облегающие джинсы; волосы можно немного распушить, хотя они и без того достаточно пышные. Какие бы серьги надеть? Эти? С ума сошла! Никто не поймет, что это настоящие бриллианты…Хотя, почему бы и нет?.. Обязательно надо надеть…Непременно надо надеть. Отлично! Вот так-то, капитан Иртеньев. Мы тоже не лыком шиты.

Во всеоружии Аня спустилась в сад и обнаружила неприятную картину. У изгороди стояла новенькая беседка, сооруженная, без сомнения, руками того же Матвея. Умелец сидел в беседке за деревянным столом с кружкой чая в руке, слева льнула к нему какая-то крупная пышнотелая девица, — что называется «кровь с молоком», — и недвусмысленно теснила молодого человека объемистым бюстом, который Ане ужасно не понравился, да и вся девица ей сразу категорически не понравилась. Аня терпеть не могла таких повадливых девиц. Бывало, выйдешь с ребенком погулять, а на детской площадке парочка сидит — и лижутся, и лижутся, даром что дети кругом, приспичило им именно здесь и сейчас, невмочь и невтерпеж, а главное — девицы бесстыжие, на улице готовы на все, лишь бы парня захомутать.

Вот и эта из таких, ишь жмется, дылда пустомясая.

— Анечка, познакомься, это Таня, — сказал Матвей.

— Очень приятно, — ядовито процедила Анна и отошла к Семену Павловичу, который обходил свои владения, придирчиво оглядывая клумбы и деревья.

— Пойдем в беседку чай пить, — предложил отец. — А-а, вижу по лицу, что Татьяна тебе не понравилась. Это она сейчас смелая, пока Сережи нет. Он ее терпеть не может, увидит, живо шугнет.

— Матвей что же, позволяет?

— А он не вмешивается.

— Это как?

— Сохраняет нейтралитет.

— Забавно. Может, и нам ее шугнуть?

— Не знаю, не пробовал. — Семен Павлович с сомнением поглядел в сторону беседки.

— Понимаю: не всем позволено то, что позволено Сереже. Верно?

— Анечка, мы ведь с тобой взрослые люди, и будем вести себя как взрослые.

— Черт возьми! Никогда и нигде не чувствовала себя такой взрослой, как здесь. Пап, ты мне лучше скажи, как взрослый человек взрослому, что у тебя с сердцем, а то из твоего старшего сына слова не вытянешь.

— Мое воспитание! — одобрительно крякнул Семен Павлович.

— Ну спасибо, утешил!

— Да ерунда, Анечка, разок сердце прихватило — и вдруг прошибла страшная мысль: ведь так и помереть недолго, а дочку с внуком не повидал…