Полшага до мечты

— Гм…Остекление кабины, крышка… откуда я знаю…Фонарь, одним словом.

— Ага, конечно, фонарь, что тут непонятного? — Аня в помрачении ума выпила еще рюмку.

— А то вот еще было дело, — не унимался Богданов, — полетели в зону на двух спарках…

— Стоп, стоп! — перебила Аня. — Не так быстро, господа офицеры. «Спарка», надо полагать, самолет?

— Учебно-боевой с двумя кабинами, — нетерпеливо отмахнулся рассказчик.

— Ой, а можно я буду записывать, а то запутаюсь в вашей терминологии…

— Валера, кончай прикалываться, девушке голову заморочил…

— …взлетели, развернулись на расчетный курс, пошли в набор…

— Ва-ле-ра!..

— Матвей, не мешай, — загорелась Аня, — это так увлекательно!

— …надо выполнить одиночный ВБ с маневрирующей воздушной целью …

— Догадалась! Воздушный бой!

— …крутим вертушку, как в классическом бою, для захвата цели…

— Ух ты! И меня захватило!

— … Матвей на боевом развороте вправо выполнил переход из боевого одного направления в другое полубочкой вправо и продолжил боевой влево…

— Все! Кранты! С меня довольно! Богданов, дальше неинтересно, особенно мне! — Матвей бесцеремонно схватил Аню в охапку и выскочил с ней в коридор.

— Нет уж, пусти, — со смехом отбивалась она, — хочу узнать, что ты там натворил. Угробил ценный самолет? Признавайся!

— Ничего я не гробил. Богданов любит подпустить страху. Он у нас шутник, знаешь ли…

Они оказались в том же положении, что и в день Аниного приезда: она — спиной к стене, он — близко, слишком близко, чтобы молодая женщина, не вполне трезвая, могла устоять от соблазна.

На этот раз поцелуй длился гораздо дольше, но Ане было все равно, увидит кто-то или нет.

— Так значит, за летчика ты замуж не пошла бы? — спросил Матвей.

— Ничего, что я замужем?.. Куда?!.. Не пущу…Как чудесно ты пахнешь.

— Бросай своего мужа.

— Сбавь скорость, капитан. Не на сверхзвуке.

— Приходи ко мне ночью.

— В гостиную?! Это самоубийство!

— Никто не увидит. Я запру дверь. Тёмка крепко спит?

— Да. А Сережа?

— Как камень. Придешь?

— Подожди, Матвей…Не знаю…А папа?! Вдруг он встанет…

— Он не войдет. Так придешь? Обещай, что придешь…

— Прогони Татьяну, или я за себя не ручаюсь…Боже, кто-то идет!.. Пусти, Матвей…

Аня вырвалась из его объятий или сама его выпустила — где уж тут разобраться — и очутилась лицом к лицу с Татьяной.

Та нервно теребила край жакетки, на щеках у нее выступили пунцовые пятна, глаза горели негодованием, что-то рвалось с ее губ, да смелости, видно, не хватало.

— Что встала? — грубо cпросила Аня, чувствуя, как от гнева у нее раздуваются ноздри. — Чего выставилась, коза драная? А ну иди сюда, поговорим. Уйди, Матвей, надо выяснить кое-что.

Откуда только силы взялись: Аня вцепилась в ошарашенную девушку, втолкнула ее в спальню и захлопнула дверь. На миг в голове высветилась мысль: видел бы ее кто из московских знакомых — бесноватую, полупьяную, утратившую изящные манеры, зажимавшую минуту назад в коридоре практически малознакомого мужчину. Мама сказала бы, что у нее ум за разум зашел. А кто спорит? Именно так оно и есть.

— Ты что себе позволяешь? — с трудом вымолвила Татьяна. — Думаешь, приехала в чужой дом и сразу власть забрала?

— Сейчас узнаешь, что я думаю, — прошипела Аня и толкнула перепуганную девушку в грудь. Та плюхнулась на постель и застыла, раскинув руки и открыв рот. — Ты что ж это делаешь, курва проклятая? — наступала на нее Аня. — Ты зачем мальчишку совратила? Знаешь, что бывает за совращение несовершеннолетних?

— Отстань, сумасшедшая, — пыталась отлягнуться Таня. — Девственника выискала! Забыла, в каком веке живешь? И не совращала я его вовсе. Он сам пришел.

— Ах, ах! «Невиноватая я!» А ты что, всем подряд даешь, кто приходит? Даже мальчику, брату своего любовника? У тебя мозги есть?

— Да отвали ты! Я его, если хочешь знать, просто пожалела. Он прибежал, трясется весь, жалкий, истерзанный; я-то видела, что он с отчаяния ко мне жмется, уж не знаю, какой ласки он искал, бабья жалость меня заела, а надо было выгнать сопляка. Все одним миром мазаны, что юнцы, что мужики: теперь вишь угрожает, озверел совсем, видеть меня спокойно не может. Потому и не может, что совесть нечиста.

— А где в это время был Матвей? — спросила Аня уже совершенно другим тоном.

— Далеко, на полигоне. Эскадрилья вылетела на летно-тактические учения на два дня.

— Понятно. — Аня ссутулившись села рядом с Таней на кровать. Несколько минут обе молчали. — Ладно… ты вот что… сердца на меня не держи, — сказала Аня. — Мальчика я послезавтра в Москву увезу. А больше тебе ничего обещать не могу.

— Слушай, оставила бы ты Матвея в покое, а? Как человека тебя прошу. — Татьяна прижала руки к груди и с надеждой смотрела на Аню. — Ты ведь с ним все равно не останешься. Наша жизнь не про тебя, сама понимаешь. А он из авиации по доброй воле не уйдет. Может, ты и Семена Павловича заберешь, чтобы уж больше сюда не возвращаться?

— Ишь чего захотела, — вяло отозвалась Аня: кажется, наступила реакция после бурно прожитого дня. — Ты мне советов не давай, у меня своя голова на плечах. Мне надо все хорошенько обдумать.