Польская линия

Артузова я нашел на заднем дворе, где располагалась конюшня губчека. Особоуполномоченный особого отдела ВЧК объезжал кобылку. Объезжал — не совсем правильно, потому что лошадка объезжена давным-давно, а Артуру только и требовалось, что ее оседлать, сесть и поехать. Но творилось что-то странное. Как только Артузов вскакивал в седло (в конницу не возьмут, но для столичного чекиста — вполне прилично), как лошадь начинала брыкаться, скакать, вставать на дыбы и вела себя так, словно она не крестьянская кобылка, прослужившая хозяину лет десять, «мобилизованная» в кавалерию и переданная чекистам за ненадобностью в РККА, а мустанг-иноходец. Артур, как не старался, но не сумел усидеть в седле и упал, под хохот зевак — трех парней в полувоенной форме, стоявших около ворот конюшни.

Бросившись к Артуру, помог ему встать.

— Ты как? — спросил я, но Артузов махнул рукой — мол, все в порядке.

Отряхнувшись и, слегка прихрамывая, неугомонный особоуполномоченный опять направился к лошади, которая, между тем, просто отошла в сторону и спокойно стояла на месте. А парни, между тем, не просто хохотали, а гоготали, словно напарники кобылы.

— Артур Христианович, постой, — остановил я своего друга, а когда тот обернулся, спросил: — Ты лошадь сам осёдлывал?

— Да мне Василий оседлывал, — ответил Артузов, кивнув в сторону парней. — Он конюх здешний. А что?

— Подожди немножко, — сказал я, подходя к кобыле.

Не скажу, что я испытывал радость и счастье, когда подошелк животному, только что скинувшего со своей спины наездника, но что-то подсказывало мне, что дело здесь не в скверном характере лошади. Все-таки, деревенское детство давало о себе знать. Скажу сразу, что запрячь лошадь я не смогу, потому что ни разу в жизни этим не занимался, а вот оседлать — оседлаю. Худо-бедно, в далекой юности, два лета пас коров, зарабатывая деньги на велосипед и магнитофон и, кое-чему научился. Проверив подпругу (слишком туго затянуто, палец не входит!), расстегнул пряжку, снял седло и провел рукой по спине лошади. Так и есть! Ладонь сразу же стала мокрой от крови, а потом пальцы нащупали камушек с острыми гранями.

Слова не говоря Артузову, я подошел к хохотавшим парням и, улыбнувшись, спросил:

— Кто из вас Василий будет?

— Ну я, а чё?

— Молись, гнида!

Не осознавая, что делаю, одним рывком уронил парня на землю, испачканную навозом, поставил его на колени и всунул в рот ствол револьвера. Палец уже готовился взвести курок…

— Аксенов! Отставить!

Артур никогда не называл меня просто по фамилии, но здесь его окрик подействовал, словно ушат холодной воды. Медленно вытащил ствол, сунул оружие в кобуру.

— Володя, не стоит о него руки пачкать. И я в порядке.

Наверное, Артур решил, что я взбесился из-за него. Отчасти, он и прав, но только отчасти. Скажу, как на духу — взбесило, что какая-то сволочь, в человеческой шкуре, издевается над лошадью. А если учесть, что эта сволочь, должна заботиться о животных, то это сволочь вдвойне. А зачем, спрашивается, засорять мир сволотой? Не останови меня Артур, я бы и на самом деле пристрелил конюха и плевать, чтобы бы потом со мной было.

Артузов успокаивающе потрепал меня по плечу, обернулся к конюху, продолжавшему стоять на коленях. Парень трясся от пережитого страха, размазывая по лицу навоз и сопли.

— Я-то всего пошутить хотел, — прорыдал конюх. — Чего меня сразу наганом в зубы, как контру?

— Под трибунал пойдешь, — мрачно пообещал Артур.

— А за что под трибунал-то? Васькам над московским начальником пошутить хотел, — с недоумением сказал один из товарищей конюха, неумело пытаясь заступиться за дурака. — Коли чего, так он перед вами прощения попросит.

— За порчу казенного имущества, — пояснил Артузов, а я, взявши себя в руки, добавил:

— И за покушение на жизнь ответственного сотрудника ВЧК. А вы, оба, — кивнул я двум обалдуям, — вместе с Васькой пойдете, как соучастники.

— А мы-то чего? — вытаращились парни. — Мы тут случайно, к Ваське в гости зашли.

Дружки Васьки-конюха переглянулись, и хотели потихонечку смыться, но я, демонстративно похлопал по кобуре, рявкнул:

— Куда? А ну, стоять!

Поначалу я хотел только припугнуть парней — мол, соучастники, такие-сякие, дать им пинка, и выгнать взашей. Но что-то в их поведении настораживало. И одеты они как-то странно — ни солдаты, ни гражданские, и держат себя испуганно-нагловато, словно безбилетник в трамвае, пытающийся доказать публике, что у него проездной.

— А вы вообще, кто такие? — поинтересовался я. — Ну-ка, документики предъявите.

В двадцать первом веке такой наезд вызвал бы ответный вопрос — мол, а сам-то ты кто таков, предъяви свои документы, и почему я тебе должен что-то доказывать? Но сто лет назад, человек в военной форме, да еще с орденом, как бы автоматически получал право контролировать жизнь других людей. Неправильно, наверное, но мне это в чем-то нравилось. Увы, работа накладывает отпечаток.

— Вот, справка у меня есть, — протянул мне бумажку с печатью один из парней.

— А вот моя, — вручил второй свой «документ».