Польская партия (СИ)

Ее «фасадом» был зал для рабочих совещаний Генштаба. Не очень большой по площади, но с огромной и очень детальной картой высотой аж в пять метров. На которой в реальном времени с помощь специальных значков отмечались оперативные и разведывательные данные. Развешивались значки батарей, батальонов и так далее.

Очень информативная и довольно крупная. Достаточно для того, чтобы, не напрягая зрение обозревать всю картину на фронтах от Балтийского моря до Черного. Ведь тут на карте была не только западная часть СССР, но и кое-какие сопредельные территории. Например, Финляндии, за перемещением вооруженных сил которой очень пристально наблюдали. От греха подальше. Благо, что это было недорого. И знали где находится не то что батальон — каждая рота.

Здесь же был организован мощный, многопрофильный узел связи. Штат шифровальщиков. И так далее. Здесь же обобщались разведывательные сведения, поступающие по всем каналам. С тем, чтобы более оперативно и адекватно принимать решения.

Тут же располагалось временное место размещения Генерального штаба. В режиме полной изоляции. Они отсюда не выходили. Разве что во внутренний дворик погулять. Как и большая часть иных сотрудников. Для пущей безопасности. Тех же, кому позволяли покидать Ставку, внимательно пасли сотрудники КГБ. Отрабатывая среди прочего «ловлю на живца». Слишком уж сильны были иностранные разведки. А Михаил Васильевич не хотел, чтобы враг узнал хотя бы что-то из его планов. Вот и крутился как мог.

Именно отсюда Фрунзе и его люди дирижировали оркестром легких сил на Украине и массой территориальных формирований. Строго говоря — без такого центра управление войсками столь дискретными и многочисленными было бы попросту нереально. И пришлось бы все сводить в полки, бригады, дивизии и так далее. А командиров для них подходящих остро не хватало. Что привело бы к сильной просадке управляемости войск и эффективности их использования.

Это было важно.

Очень важно.

Критически важно.

Особенно сейчас, когда западную границу Польши перешел легкий корпус РККА. И, сбив жидкие заслоны начал пробивать сухопутный коридор в Восточную Пруссию.

Что только добавило паники в Варшаве. Но не сильной. Морскую блокаду им прорвать не удалось, поэтому ценность Данциг и Гдыня особой не имели в текущих обстоятельствах. И у польского руководства оставался, по сути, только один путь резервного отступления — через территорию союзной им Украины в Румынию. Те ребята, правда, тоже были себе на уме. Но вроде бы с ними удалось договориться. Так что особенных сил Пилсудкий для противодействия германскому наступлению не выделял. Оборона Варшавы ему была важнее в расчете на то, что Лондон и Париж оправятся от шока и остановят Союз… да какой Союз? Россию. Ибо речь о новой вехе в ее развитии стала звучать все громче и шире. Даже на самом верху…

Часть 3. Глава 4

1928 год, июль, 27. Москва

Арест Троцкого был произведен тихо.

В вагоне, в котором тот собирался бежать, все ключевые люди оказались сотрудниками КГБ. Исключая нескольких пассажиров, но с тех взяли подписку о неразглашении. И тот самый упитанный чиновник, что увидел Троцкого — прекрасно его узнал. Только сообразил, какая судьба и ближайшее будущее у этого персонажа. Нос по ветру он держать умел.

Так-то, будучи дурнем и случайным человеком на своем посту, мог бы подумать — это все для охраны. Для безопасности. Но, мазнув взглядом, отметил у Льва Давидовича билеты в руке. И сразу все понял. Бежит. А его собираются брать. Поэтому и смотрел на члена Политбюро как на пустое место. Во всех смыслах этого слова.

Троцкого взяли.

Тихо вывели.

Увезли.

Не привлекая лишнего шума. А уже вечером того же дня по Москве прошла волна арестов. Такая же тихая, не привлекающая лишнего внимания. Просто сотрудники КГБ по домам, нанося «запоздалые визиты» и вывозили чиновников среднего и высшего звена «на поговорить». Не абы как, а опираясь на показания Троцкого, который на проверку оказался жидковат. И не то, что пыток, даже нормального психологического давления не выдержал, сдав сразу всю шайку-лейку заговорщиков.

Жданов, Куйбышев, Бухарин… Туда много кто попал и был взят в оборот ночью с 25 на 26 июля 1928 года. Без всякой на то санкции не то, что ЦК ВКП(б), но и даже Политбюро.

— И ты Брут? — спросил Фрунзе, входя в кабинет, где сидел Бухарин. Выглядевший как затравленный зверек. — Вот от кого, а от тебя не ожидал. Зачем? Вот что тебе не хватало?

— Я тут не при чем! — пискнул он.

— Как это не при чем? Лейба на тебя показал. Слова его доказали документы из его сейфа. Ты есть в списке правительства после переворота. Думаешь, что мы поверим, будто тебя туда внесли без твоего ведома?

— Я держался в стороне. Вот и внесли.

— То есть, ты знал?

— Меня агитировали. Но я отказался.

— И не сообщил.

— Они взяли в заложники Эсфирь и Светлану. Я… я не смог пожертвовать ими.

— Ты можешь это доказать? — поинтересовался Артузов.

Бухарин задумался. Как-то поник, опустив плечи. И сделался совершенно жалким. Наконец он произнес:

— Не знаю. Они живы?