Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века

Это был узко практический подход к крестьянской проблеме, которая одновременно использовалась для давления на шляхту. Требуя от нее выплаты «до гроша всего бюджета» и «всего людского контингента», необходимых восстанию, Мерославский требовал и «всего приданого», которое «следует всему польскому крестьянству». Напоминая о «галицийской резне» 1846 г., он грозил помещикам, что крестьянство «с голодной и озорной тоски» опять «возьмет их на вилы», и это станет «окончательной смертью Польши». Генерал учил шляхту, «каким манером обратить эти вилы на внешнего врага», избежав «гиен колиивщины и змей галициады», и одновременно советовал заручиться поддержкой безземельного сельского пролетариата, противопоставив его крестьянской массе и используя в качестве военной силы восстания. Стремясь направить революционные силы крестьянства в русло чисто национальной борьбы за независимость Польши, избежать появления «гибельных геростратических или даже гайдамацких элементов», которые Мерославский именовал «польским герценизмом», он был не прочь использовать русскую революцию и украинское национальное движение. Генерал предлагал перенести за Днепр «пожар, уже зажженный во внутренности Москвы», добавляя: «Пусть он издали помогает польскому освобождению, терзая сокровенную внутренность царизма». Перенесение же русского «радикализма» в пределы Польши, заявлял он, «будет считаться изменой родине и будет караться смертью как государственная измена»¹⁹⁵.

Революционная демагогия Мерославского была направлена, прежде всего, на привлечение крестьянства и давление на шляхту, а также на завоевание поддержки польских патриотов и симпатий европейской прогрессивной общественности. Но в то же время Мерославский рассчитывал на поддержку дела Польши и европейскими монархиями, в первую очередь, Францией. Он был близок с принцем Наполеоном Бонапартом, выполнял его поручения и даже не отвергал его кандидатуры на престол будущей Польши, а в книге «О польской национальности в европейском равновесии» восторженно писал о «европейской империи Наполеона». Расчет его на помощь держав вел к мысли о том, что момент начала восстания в Польше должен определяться не столько готовностью ее внутренних сил, сколько благоприятной внешней конъюнктурой – «самым сильным рычагом» польского дела, а само восстание становилось средством давления на европейские правительства. Таким образом, отвергая идею «дипломатического королевства в Польше» как претензию Отеля Ламбер, Мерославский, по словам К. Маркса, выступал за осуществление там «дипломатической революции […] под покровительством Луи Бонапарта и Пальмерстона». При таком развитии событий Польше надлежало следовать указаниям эмиграции, так как Мерославский не допускал наличия общественного мнения в стране, находящейся под чужим игом. Эмиграция же определялась им как представительница «польской национальной демократии», давшая родине «веру в национальные силы, во всеобщее освобождение и братство» и единственно способная «повести массы в глубокой тьме». При этом подразумевалось, что руководящая роль в самой эмиграции должна принадлежать Мерославскому как «наиболее подходящему вождю будущего восстания», способному руководить польской нацией и сыграть историческую роль исполнителя «воли многих завещателей»¹⁹⁶.

Выступая с такими утверждениями, Мерославский и партия его сторонников в конце 1850-х – начале 1860-х годов все более обособлялись от Польского коло, а сам генерал завоевывал все большую популярность. Она росла, несмотря на критическое отношение к нему как консерваторов, так и части «умеренных» и Централизации. Мерославский представал в виде центральной фигуры на всех важных эмигрантских мероприятиях, его выступления становились событием и вызывали энтузиазм, особенно среди молодежи, которая поднесла ему почетную саблю и устроила обед в его честь. Огромный резонанс имела речь генерала «К молодому поколению!» 29 ноября 1858 г. на торжественном праздновании годовщины Ноябрьского восстания: он громил «предателей, аристократов, сторонников полумер» и звал молодых «орлят» «воскресить Родину-мать». Возмущенный Отель Ламбер устами журналиста Ю. Клячко назвал эту речь «демагогической», «не-рыцарским», «гайдамацким, разбойничьим, богохульным катехизисом», призывом к «резне шляхты». Мерославский ответил на это статьей на страницах печатного органа Коло, завязалась полемика, которая взбудоражила не только всю эмиграцию, но и Польшу. Это нашло, в частности, отражение в распространявшемся среди поляков сатирическом четверостишии А. Гурецкого:

«В аду не жарят уж, к нам вести поступают,
Изобрели для душ там новое мученье:
С утра до вечера читать их заставляют
Речь Мерославского и Клячки возраженья».