Польские евреи. Рассказы, очерки, картины

По той же самой дороге, по которой идут дети всех фанатических или лицемерных отцов, карабкается и Мендель, не зная ни от­дыха, ни покоя. За ним стоит его настав­ник с фолиантом в одной руке, с розгой в другой; отец гонит, родственники гонят, и мальчика, наконец, прогоняют сквозь строй толстобрюхих книг, которые только спокой­ный, ясный дух, проницательный ум мо­жет сделать предметом серьезного изучения в часы досуга. Понятно, что эта неразумная воспитательная и образовательная система уби­вает будущность мальчика, который проводит лучшие свои годы в изучении предметов, не­пригодных для практической жизни, не име­ющих для неё никакой цены, и вступая в тот возраст, когда нужда гонит к работе, он ничего не знает, ничего не умеет, ни за что не может взяться. Посещение хедера — это тяжелый, трудный путь, на котором нет ни отдыха, ни развлечения; это долгий путь пеш­ком, на котором вянет юность, блекнет цвет, гаснет огонь, и тело становится вялым, тощим и слабосильным, — это путь, на кото­ром в семнадцать лет человек уже пере­стает быть молодым и уже сгибается под тя­жестью этого ничтожного числа лет безрадост­ного и скучного детства; это — голая песчаная пустыня, без листьев и цветов, без зелени и свежести, — это небо без солнечного света!

Семнадцать лет! Скорей, юноша — жизнь коротка, родители стареют, невесты растут во всех углах и концах, скорей, ищи себе жену, ибо нехорошо человеку жить одному на земле. Семнадцать лет — и еще ничего для будущего, для семейной жизни, — как будто время не имеет крыльев, как будто свет не имеет невест!

Родители хлопочут, шадхан[1] тоже ра­ботает, тетки и дяди не дают покоя, — ради Бога, уже пушок растет на подбород­ке у Менделя! Счастливый путь, — юноша, это жизненный путь, юноша, — ты несчастный человек!

Пугливый взор опущен в землю, кровь подступает к бледным щекам — Мендель стоит перед своей невестой, дрожит, сты­дится, без воли, без понимания того, что он делает, что другие делают с ним! Оба они смотрят в землю, — к чему видеть друг друга? Родители желали, и небо решило, — кто посмеет противиться решению неба? Тонкое покрывало опускают на лице невесты, жених набожно повторяет за раввином обычную фор­мулу, дрожащими руками надевает кольцо на протянутый палец и жадно пьет поднесен­ное вино, — целый день он ничего в рот не брал, — разбивает ногой чашу, и стоит одной ногой в хедере, а другой — в супружестве! Давно пора! Семнадцать лет! Помилуйте, да отцу его было всего пятнадцать, когда он стоял под хупе[2], матери его было всего шестнадцать, когда она носила его под грудью! Да, нынешнее поколение портится!

Годы бегут и тащат нас с собою. Ро­дители Менделя удалились в царство теней, царство страха и ожиданий, куда удаляется утомленная надежда, куда набожность уносит свои драгоценности, где вера ищет возна­граждения за все земные лишения. Мендель остался один, без помощи, без опоры, пре­доставленный своей собственной слабости. Он еще никогда не знал заботы, он никог­да не думал ни о настоящем, ни о буду­щем, он предоставлял родителям заботить­ся и работать за него. Теперь, после их смер­ти, сын стоял без плана, не зная за что взяться и что предпринять. Добрый отец, правда, заботился о своем добром дитяти; он оставил ему в наследство старую серебряную посуду, старые и новые рубли, шелковые и меховые платья, домашнюю медную и вся­кого другого рода посуду. Старые вещи были скоро проданы наследником торговцу, и деньги заперты в сундуке. К несчастью, он не знал никакого средства, как оживить эти мертвые ку­ски меди и серебра, и как заставить их расти; ежедневно черпал он из податливого сунду­ка; он черпал беззаботно до того, когда в одно прекрасное зимнее утро он нашел сундук пустым, не было в нем ни одной из тех чу­додейных бляшек, которые обладают такою магнетическою силою. В сундуке ни копейки, в доме ни куска хлеба, в печи нет дров, снег бьет в окна, ветер свистит в тру­бе, — Мендель, его жена, дети дрожат от холода и голода, — но он, — он не говорит ни слова, пусть плачет жена, пусть кричат дети; он жмет плечами и набожно говорит: «так, значит, Богу угодно; что Он делает, сделано хорошо!» И затем он уходит.

Куда?

В школу, где живут нищета и набожность, лишение и вера; где благодетельные люди оты­скивают бедных, когда хотят совершать свои благодеяния втайне; в школу, куда бого­боязненное счастье приносит свое благодаре­ние, а несчастье свое тихое горе, и где в молитве проводят свою жизнь те, для кото­рых ничего больше не осталось в жизни и которым нечего уже терять в ней!