Он принес башмаки, справные, до колен шнурованные, и просит, чтобы шла она танцевать.
— Э, нет, не пойду… Как же я пойду танцевать? Принес ты мне башмаки, а чулки-то не принес. Как же я башмаки обую?
Принес ей пан чулки и хочет с ней танцевать, а уж она требует теперь коралловые бусы, потом сережки, потом еще перстенек…
Он все принес и зовет танцевать.
— Э, нет, не пойду… У меня нет гребешка, нечем волосы расчесать.
Принес гребень, а ей теперь понадобилась лента в косу. Принес черт ленту и думает: «Ну, конец! Теперь-то уж пойдет танцевать!»
И зовет ее, а она в ответ:
— Э, нет, не пойду. Как же я пойду неумытая?
— Да в чем же тебе воды принести? Нет у меня кувшина!
— Да хоть в этом. — И протянула ему решето.
Черт и давай воду носить. Носит, носит — что наберет, то и выльет, никак не может донести. Обозлился черт, швырнул решето ей под ноги да как закричит:
— Подожди же ты, каналья! Только приди в другой раз на мельницу…
Время-то у черта вышло. Пробил его час, и он должен был исчезнуть. Девушка огляделась вокруг: смотрит, а мешок уже полон муки. Вскинула его на спину и отнесла домой. В доме все спали и дверь была заперта, никто не думал, что она живая вернется с мельницы. Она же пришла живехонька, потому что была умна и догадлива и велела тому черту по одной вещи носить, чтобы время провести и не пойти с ним танцевать, а то бы он ей голову оторвал.
Пришла домой, стучится.
— Кто там? — спрашивает мачеха.
— Отоприте, матушка! Это Марыся с мельницы пришла домой и принесла мешок с мукой.
Мачеха, понятно, не обрадовалась, что падчерица вернулась живая и невредимая. Отперла она дверь, зажгла свечу, глядит: Марыся это или не Марыся? Присмотрелась ближе, — а на Марысе корсаж новый, юбка шелковая, фартук с вышивкой, бусы, как орехи, башмаки до самых колен зашнурованы, сережки, перстенек… Схватилась тут мачеха за голову:
— Марыся, да кто же тебе все это дал? Ну говори же! Неужто на мельнице дали?
— Ой, матушка, какие там есть красивые наряды в шкафах! Человек там может нарядиться во что только вздумает. А уж какой красивый пан приходил со мной танцевать! Только я не захотела, так и не пошла.
Стало мачехе завидно, вот она и думает: «Нужно мою Ядвисю послать на мельницу, пусть и она принарядится».
На другую ночь посылает мать Ядю с корцом пшеницы на мельницу. Не очень-то хотелось Яде идти ночью, но она подумала: «Ведь и я могу нарядиться не хуже Марыси».
Пришла на мельницу, села потихоньку, сидит, дрожит от страха. Наконец приходит к ней тот самый пан в цилиндре, во фраке, в белых перчатках. Черт думал, что это Марыся, и пришел расквитаться.
— Ага, Марыся! Пойдешь со мной танцевать?
А девушка ему говорит:
— У меня нет юбки, кофты, фартука, башмаков, чулок, корсажа, коралловых бус, сережек и перстенька, нет ленты в косу и умыться не в чем!
Отправился черт за всем этим добром и с одного разу принес ей все, что она велела, принес воды в ушате и говорит:
— Побыстрее мойся и одевайся, нет у меня времени тебя дожидаться.
Она быстренько оделась, умылась, волосы расчесала и пошла с ним танцевать. Как закружился с нею черт, так она уж и не помнила: не то он три раза ее крутанул, но то один раз. А на четвертый раз черт ей голову оторвал и выбросил прочь с мельницы. Тело же просунул сквозь решетку в окне — половина снаружи видна, половина внутри осталась.
Мать ждет-пождет — нет дочки. Ничего мать не говорила, только вздыхала до самого утра! А жаловаться стыдно было, как бы Марыся не стала над ней смеяться. А Марыся-то знала, о чем мачеха вздыхает и почему Ядя не идет: должно быть, черти ей голову оторвали. Мачеха не утерпела, и только рассвело, она встала, быстро оделась и побежала к мельнице; там она нашла голову своей Яди и запричитала:
— Боже ты мой милосердный! Родное мое дитятко, что же это с тобой сделали!
Взглянула вверх, а в окне тело Ядино виднеется. Но посмела тут мачеха ничего сказать, ни поплакать, ни пожаловаться кому-нибудь: боялась, что станут смеяться над ее глупостью. Знала ведь о той мельнице и сама дочку на гибель послала.
Возвратилась она в свою халупу и показывает Марысе Ядину голову:
— Видишь, Марыся, видишь, что с моей Ядей стряслось?
— Ах, матушка, зачем вы ее посылали; ведь оттуда невредимым может выйти только умный человек.
С тех пор мачеха полюбила Марысю больше, чем свою Ядю-покойницу. Теперь ведь она одна у нее осталась.
Вот до чего жадность доводит! Уж как жалела потом мачеха, что польстилась на эти глупые безделушки и лишилась из-за них любимой дочки.
60. Как месяцы поссорились