Если мы хотим понять действия управленцев в динамичной ситуации революции, то прежде всего следует обратить внимание на все более плотную череду столкновений и восстаний. Ведь не только логика действий революционных сил питалась «динамикой, которая, по сути, проистекает из собственной логики самоподдерживаемых и ширящихся насильственных процессов»654
: арсенал мер представителей имперской власти под воздействием революционных событий тоже подвергался ускоренным изменениям. Им тоже пришлось столкнуться с собственной логикой революционной эскалации насилия. Слово «революция» выступает здесь прежде всего как эвфемизм стремительной утраты государством контроля над событиями. Это динамика, подпитываемая волнами насилия, интервалы между которыми сокращаются. Обеспечивают такое ускорение происходящие децентрализованно и неуправляемо столкновения между силами охраны порядка и их противниками. И дело тут не только в том, что использование насилия одной стороной повышает готовность к насилию у другой стороны. Дело прежде всего в том, что с каждой стычкой становится все очевиднее неспособность правящего режима поддерживать порядок. Видя, насколько прогнила государственная власть, ее антагонисты делаются увереннее, и их готовность к дальнейшей эскалации конфликта возрастает. Все больше и больше становится число участников, которые верят в то, что, раз колосс покачнулся, значит, он стоит на глиняных ногах и с помощью насилия его теперь можно будет повалить. И это тоже благоприятствует «собственной динамике несдерживаемого насилия», которая является мотором революций.Вместе с тем первостепенное внимание в данной главе уделяется и попыткам властей остановить эту динамику. Как реагировали царские чиновники в Царстве Польском на фундаментальный кризис империи? Какие стратегии они использовали для прекращения революционных беспорядков? И какое влияние оказала временная утрата контроля над польскими территориями на иерархии страхов и образы врага, распространенные среди царских чиновников? Ведь революция, помимо всего остального, много чему их научила. В результате революционных потрясений и последствий Манифеста 17 октября люди, которые осуществляли имперскую власть, столкнулись с принципиально изменившимися условиями.
Хотя 1905 год и стал переломным, революция отнюдь не была изолированным событием. Первые сигналы ее приближения имели место задолго до того, как в Кровавое воскресенье 9 января 1905 года началась революционная буря. Уже современники воспринимали 1903–1905 годы как единый период смут, многочисленных восстаний против самодержавного строя и прогрессирующей эрозии государственной власти и ее авторитета655
.С точки зрения царского аппарата управления, события стали приобретать угрожающий оборот начиная с 1900 года. Это было особенно ясно в Царстве Польском. Контраст настроений между 1897 и 1900 годами был как нельзя более очевидным. В 1897 году имперские чиновники еще поддались эйфории от царского визита в Варшаву и генерал-губернатору князю Александру Имеретинскому казалось, что после многих лет напряженности стало возможным сотрудничество с умеренной частью польского общества.
Однако прошло всего три года, и тот же генерал-губернатор потребовал от Санкт-Петербурга обширных чрезвычайных полномочий для «усмирения» польских провинций656
. Имеретинский докладывал о слиянии эскалации насилия со стороны городских низов с политической агитацией со стороны революционных партий. По его словам, особенно активистам Польской социалистической партии (или Польской партии социалистов, ППС) все больше и больше удавалось соединять социальное недовольство и общие антироссийские настроения с обещаниями, предлагаемыми «новыми», социалистическими учениями. Еще неполные два года спустя преемник Имеретинского на посту генерал-губернатора, Михаил Чертков, описывал обострявшуюся кризисную ситуацию в столь же драматических тонах: помимо «социалистической пропаганды» угрозу политическому спокойствию края несла усилившаяся «польско-католическая агитация»657.Мы видим в официальных докладах сообщения о множестве отдельных «происшествий», которые свидетельствуют не столько о скоординированных выступлениях, сколько об общем распаде существующего порядка. Так, с 1900 года скачкообразно увеличилось количество символических поступков, которыми люди выражали свое несогласие признавать российское владычество: массово отказывались петь царский гимн, то и дело демонстративно выступали против русского языка или против имперских чиновников.