Польский бунт

Сев верхом, Бышевский и молодой Игельстрём потрусили по Медовой в сторону Сенаторской, но там им пришлось перейти на шаг: на узкой улице кипел рукопашный бой, русские солдаты отступали, теснимые поляками. Генерал сорвал с головы красноверхую каскетку с белым плюмажем и стал размахивать ею, крича, чтобы его пропустили. Завидев среди толпы поляков красный гвардейский мундир генерала Мокроновского, он удвоил свою жестикуляцию, стараясь привлечь его внимание. Мокроновский тоже что-то прокричал, и поляки остановились. Русские гренадеры, которыми командовал фельдфебель с саперным тесаком, быстро построились в несколько рядов у входа на Медовую, выставив вперед штыки. Бышевский тронул коня рысью; цокот копыт по мостовой раздавался непривычно громко в наступившей тишине, но при виде Игельстрёма в белом кирасирском мундире с золотым шитьем толпа вновь взорвалась яростными воплями: «Бей! Руби!» Коня русского офицера схватили под уздцы, самого его стащили с седла; десятки рук взметнулись в воздух, чтобы обрушиться на распростертое, беззащитное тело…

– Остановитесь! Прекратите!

Бышевский разворачивал своего коня, пытаясь защитить Игельстрёма; конь встревоженно храпел, поводя диким глазом, потом поднялся на дыбы – и в этот момент брошенный кем-то камень ударил генерала прямо в голову, сбив парик; семидесятилетний старик грянулся оземь.

– З дроги, хамы! – ругался Мокроновский, пробиваясь к нему.

Бышевского подняли и посадили на коня; он всё еще был без сознания, но дышал; из разбитого затылка текла темная кровь, запекаясь густой коркой на седых волосах. Поддерживая его за плечи, Мокроновский легкой трусцой двинулся в сторону Замка; несколько повстанцев бежали по бокам лошадей, чтобы в случае надобности принять раненого на руки. Растерзанное тело подполковника Игельстрёма осталось лежать на мостовой.

* * *

Богородица простерла свой покров над Яном Килинским и хранила его. Его красный кунтуш под синим жупаном был хорошей мишенью, и всё же, появляясь в самых опасных местах, он умудрился остаться жив. Когда русская пушка, установленная у резиденции Игельстрёма, плюнула картечью, стоявший рядом с Килинским капитан Линовский упал замертво; из шести польских солдат в живых остался один; половину повстанцев, тащивших орудия, поубивало, а по Медовой к Красинской площади уже скакала русская кавалерия. Бросив одно орудие, Килинский вместе с уцелевшими восемью людьми с трудом уволок второе, но вовремя подоспело подкрепление, к Медовой подвели орудие помощнее и снова заставили русских отступить. Переступая через трупы, поляки захватили четыре пушки и попытались их развернуть – и тут на них снова налетела конница…

Захватив с собой четыре легкие пушки и нескольких канониров, Килинский хотел пробиваться по улице Подвал к Нове-Място, на помощь Сераковскому, но и там пройти не удалось. Прижатые ко рву и городской стене, москали огрызались, подобно волкам, затравленным собачьей сворой; пули и порох были уже на исходе, никаких приказов от вышестоящего начальства получить было невозможно; офицеры пребывали в растерянности, и каждый теперь боролся только за свою жизнь.

После того как русского подполковника, скакавшего за Бышевским, сдернули с коня и зарубили, сражение на Сенаторской возобновилось с новой силой. Кто где находится, понять было невозможно; совершенно неожиданно на узкой Козьей улице, идущей от Сенаторской к Краковскому предместью, Килинский наткнулся на москалей. Укрыться негде: с одной стороны – глухая стена усадьбы с нишами-часовенками, с другой – стена домов с накрепко запертыми дверями. Русские отступали, оставляя убитых; поляки шли по трупам и захватили две пушки и сотни ружей. Но Краковское предместье занял Сибирский полк генерала Милашевича, который атаковали дзялынцы. В переулках было не развернуться. Собрав несколько сот человек из разных цехов, Килинский повел их к Арсеналу, который безуспешно пытались отбить москали. Отогнав их несколькими залпами, им прокричали, чтобы они сложили оружие. Вместо этого охрипшие русские офицеры стали выстраивать остатки своих войск в боевой порядок. Новый залп, однако, возымел свое действие: солдаты начали бросать оружие и становились на колени, прося пощады. Офицеры метались между ними, крича, раздавая зуботычины – и тут поляки бросились вперед. Солдат обезоружили и отвели в цейгауз; офицеров убили на месте. Опьяненные кровью, уверовавшие в свою непобедимость мастеровые толпой отправились через Саксонскую площадь, мимо Брюлевского дворца, на Свентокрыжскую – пособить полку Дзялынского.