Польский синдром, или Мои приключения за рубежом

Обследуя чердачное помещение ранее, чтобы проверить надёжность и прочность дома, я приметила узкую щель между перекрытием и обшивкой кровли, прикрытую узкой продолговатой доской. Я пнула доску ногой, она рухнула вниз, повиснув на одном гвозде, открывая паз. Трудно было возвратить доску в прежнее положение, но мне удалось. Лучшего места для тайника не придумаешь!

На сей раз, я чуть оттянула доску на себя и отогнула вверх, сунула в отверстие пакет с чёрным предметом, опустила доску и прижала, чтобы всё выглядело идеально и не бросалось в глаза, только тогда перевела дух. Потом я подумала, что всему виной моя заколка, которая до сих пор лежит где-то рядом с железнодорожной линией.

Меня радовала возможность без помех сконцентрироваться на произошедшем, чтобы найти выход из создавшейся ситуации в тишине и покое, поскольку Мирослав спал, набирая силы.

День клонился к вечеру, когда со стороны палисада вдруг послышались звуки моторов и скрип тормозов. Улица не транзитная, и рокот машин – явление редкое. Под моими окнами отливали тёмным металликом два мерседеса. Из них вывалились четыре циклопообразных существа с матёрыми мордами. Можно затрепетать, увидев нечто подобное. Не вызывало сомнения, что это только исполнители или сторожевые псы.

Два босса, с вполне человекообразными признаками и гораздо меньших масштабов, остались сидеть каждый в своей машине. Исполнители разделились на две равные части, и двое исчезли во дворе дома напротив.

– Не подходи к окну! Пружковская мафия! – услышала яза спиной хриплый шёпот мужа.

Окно было чуть приоткрыто, что казалось Миреку очень опасным.

– Похоже на разборки бандитов, и в каждую долю секун-ды может начаться перестрелка! Ложись на пол! – скомандовал он, распластавшись на полу с перекошенным от страха лицом.

– Я успею грохнуться на пол! Но в данный момент идётперестрелка бранными словами, – ответила я, но тоже шёпотом, стоя за оконной портьерой.

Вышла Ивона в сопровождении циклопов. Боссы медленно вылезли из машин. Все двинулись на бедную Ивону, обступили её, образовав сплошную стену из тел, отрезав пути к бегству. Но Ивона не робкого десятка и сдаваться не собиралась, хотя и была безоружна, к тому же – женщина, а зажавшие её в тиски «бандёры» были, без сомнения, вооружены.

– Где, ку.., «шмаль», Ивонка? – начал один из боссов, за-метно гнусавя.

– Какой «шмаль»? – удивилась Ивона. – Я плачу вам всёвовремя! – заявила она.

– Ты, ку.., не прикидывайся невинной девочкой, не о хара-чо идёт речь! Ты знаешь о чём, ку...

– Ку.., о чём речь, я не знаю!

– А вот всажу тебе пулю в животик, тогда узнаешь, ку.., –расхохотался другой босс.

– Всади, ну, всади, ку.., – заголосила Ивона и двинулась натого всем телом.

– Спердаляй, глупая баба! Держись подальше, а то грабливыпалят!

– Чей это фонарик, Ивонка? – спросил неожиданно гнуса-вый босс, извлекая из кармана синий фонарик, забытый мною у железнодорожного полотна.

– А откуда мне знать?

– Где ты была сегодня, ку.., в четыре тридцать утра?

– Глупый вопрос! Конечно же, спала!

– Я проверю, и если врёшь, ты меня знаешь, ку.., разорвуна мелкие клочья и собакам на съеденье выброшу! Со мной шуточки не пройдут!

– А я и не собираюсь шутить! Клянусь моим собствен-ным ребёнком! Мать может подтвердить! – и, округлив глаза, добавила, – А что случилось, хлопаки*?

– Ничего! Если спрятала «шмаль», далеко не убежишь,если нет – боевое задание тебе: узнай, что за брюнетка по насыпи с фонариком сегодня рано утром разгуливала! – приказал гнусавый, и добавил:

– Имеешь всего двадцать четыре часа!

Они исчезли в машинах; зашуршали по асфальту колёса. Не нужно и говорить, что происходило со мной.

На следующий день мы с Миреком поехали на вокзал Варшава Центральная к поезду из Праги.

В огромной толчее я не сразу узнала Ирен. Мы бросились друг к другу и обнялись. По нашим щекам текли слёзы радости. Я представила ей своего мужа. Он прильнул к руке Ирен, что плавит каждое женское сердце, а тем более, наших сестёр по ту сторону восточной границы.

– Галантный! – шепнула Ирен мне на ухо.

– Сестрёнка моя милая! – нараспев протянула она, ещёраз целуя меня в щёку.

Я смахнула слёзы ладонями. Глядя на неё и отметив в ней некоторые перемены, думала, как всё-таки расчудесно иметь на этой планете хотя бы одну родственную душу.

А перемены были разительными. Нет, не внешние. Она всегда была черноволосой черноглазой красавицей. Её рос-

* Парни. (Польск.)

кошные чёрные волосы цвета воронового крыла, всё также отливая серебряным блеском, струились по плечам, безукоризненно чистая кожа, которая не боялась даже прямых солнечных лучей, всегда имела неповторимый цвет зрелого персика. Всё было в ней, как прежде, вот только глаза, огромные, живые, с обжигающим взглядом, которые всегда магически действовали на другую половину человечества, излучали какое-то таинственное свечение. Мы встретились взглядами только на один миг, и я почувствовала горячую волну прилива единения душ. Это было новое ощущение, не переживаемое мною никогда ранее.