Польский синдром, или Мои приключения за рубежом

Ирен дала достойную оценку моему хохотливому противнику. Я же, игнорируя все тревожные сигналы, ниспосланные мне свыше, жестоко поплатилась за своё легкомыслие. Мирослав был только подпевалой и законченным ничтожеством. Его поступок расценивался мной как гнусное предательство, и я не представляла дальнейшей жизни, связанной с его именем. Он подслушал наш разговор с Ирен, и по причине своего слабоумия, не очень понял услышанное, поэтому, поспешил поделиться с ближайшим приятелем. Вот почему он сразу же исчез, сославшись на какие-то дела, как только поезд, увозивший Ирен, отчалил от перрона.

Я грезила, расставляя фигуры, проигрывая сцены бесчисленное множество раз. Если Ирен в своей лекции перед огромной студенческой аудиторией, назвала Бога драматургом и режиссёром в глобальном плане, то мы, созданные по Его образу и подобию, вполне можем писать сценарии и режиссировать столь мелкие спектакли, ограничиваясь малой сценой.

Но имею ли я право быть «посвящённой» в великое учение «Мира Огненного»? Конечно же, нет! Находясь в плену, я взлелеяла план побега, который одновременно являлся местью. Моё сердце переполняла ненависть, а это одно из тех негативных чувств, с которым нельзя даже приблизиться, не то что приобщиться к Высшему Миру. Высшее сознание несовместимо со злостью и ненавистью, а его очищению и раскрытию может способствовать лишь Радость и Любовь!

Кто-то подглядывал за мной в замочную скважину. Сосредоточившись, я определила, что это Мирослав, медленно встала с кровати, потянулась и направилась в ванную комнату, громыхнула раздвигающимися дверьми душевой кабины, включила воду. Взяла с полки флакон лака для волос в аэрозоле, по стеночке на цыпочках подкралась к входной двери, и пока этот тугодум и недотёпа успел что-либо сообразить, пустила долгую струю в замочную скважину.

За дверью что-то отпрянуло, свалилось и сказало «Ку...», затем уползло на четвереньках.

Ирен хочет определить меня в ранг «посвящённых», но из каких соображений? Она намеревается это сделать из огромной любви ко мне, то есть «по блату». Только так объяснялась её необъективность по отношению ко мне. Чтобы принадлежать к избранным, я должна возлюбить всякую дрянь, такую, как мой муж, например. И то, что я только что выпустила в глаз своего муженька лаковую струю, поступок мерзкий, отвратительный и недостойный посвящённого в учение Великого Знания.

После полудня в двери повернулся ключ и ввалился Веслав.

– Знаешь, что ты натворила? – заорал он, чуть взвизгнув.

– Ещё нет!

– Ты чуть не оставила его без глаза!

– То есть? – равнодушно изрекла я.

– Ты знаешь, о чём я говорю – о замочной скважине, накоторую ты сделала настоящую химическую инвазию*!

– Ума не приложу, как глаз этого законченного неврасте-ника мог оказаться в замочной скважине? В таком случае, где был сам обладатель? – спросила я, скорчив глупую гримасу.

– Ну, ладно, ладно, – поморщился Веслав, – он промылглаз водой, и ему уже значительно лучше!

– Прекрасно, если понадобится моя помощь, я к его услу-гам – можно поправить ситуацию, путём химиотерапии другого, близприлегающего глаза, с помощью лаковой струи...

– Прекрати глупить!

– Если, конечно, ты не выбрал целью уморить меня голо-дом, то, имей в виду – это пренеприятнейшее сосущее чувство влияет на меня очень отрицательно! Мои умственные способности катастрофически слабнут, происходит заметное угасание энергии на всех уровнях, и я превращаюсь в слабое безвольное существо, неспособное двинуть ни рукой, ни ногой, ни взглядом. Голодную забастовку я ещё не объявляла, и думаю, что не объявлю, поскольку это дестабилизирует моё внутреннее равновесие, а вонючий куриный

* Вторжение, проникновение (invasion).

паштет, которым ты меня потчуешь со дня вчерашнего, не рискнула бы съесть даже голодная бездомная кошка! Я требую нормальное питание, в конце концов! – перевела я разговор в другое русло, артистично закатывая глаза и хватаясь за живот.

– Хорошо, хорошо, – обеспокоено прорычал он. – Черезчас тебе принесут обед!

– Кто? Уж ни этот ли недоумок? – капризно простонала я.

– Нет, я персонально! – рявкнул он и исчез за дверью, по-вернув ключ.

– Почту за честь, – злорадно пробормотала я, приобретаявозможность иметь в качестве слуги заклятого врага.

Время тянулось по-черепашьи медленно. Через час действительно возник Веслав с подносом.

Зрелищем я осталась довольна и едва сдержалась, чтобы не разразиться нервным смехом: он явно своими габаритами претендовал, как минимум, сразу на двух громадных официантов, сложенных вместе. Но удивляло, почему у него не четыре глаза и всего-навсего две руки, словом, смотрелся он страшно нелепо – поднос в его лапищах выглядел до смешного мизерным, и было до невозможности странным, что на нём вмещалась тарелка с брошенной на неё горсткой риса, отливающего подозрительной голубизной. Рядом скромно приютилась варёная куриная грудка в раздавленном варианте, ко всему прилагался кусок хлеба. Натюрморт под названием «обед», довершал стакан горячего чая.