Польско-литовская интервенция в России и русское общество

В результате обвинения в адрес поляков, выдвигавшиеся в агитационных кампаниях правительства Шуйского, приобрели пугающую реальность. Стереотип зажил новым, еще более ярким содержанием в сочинениях безымянных публицистов, призывавших на рубеже 1610–1611 гг. русское общество к борьбе с интервентами и русскими изменниками.

Конкретно необходимость такой борьбы обосновывалась в этих сочинениях по-разному. Одному из таких воззваний была придана форма грамоты от «смольнян» в Москву[1382]. В этой грамоте уже находившиеся некоторое время под властью польского короля жители Смоленщины сообщали в Москву, что с ними происходит и что ожидает в будущем жителей других областей России, если они не поднимутся на борьбу.

«Мы и вы», говорилось в грамоте, вступили в соглашение с «литовскими людьми» «для избавления душ своих, чтоб не отбыть православного крестьянства в Латынство и в конечной погибели и в посечении, во плененье не разведеным быть»[1383]. Уже здесь в этой начальной части «грамоты» четко обозначается опасность, угрожающая со стороны «литовских людей» — завоевание страны, порабощение населения, принуждение к принятию «чужой» веры. Далее сообщается, что когда смольняне «из своих розорених городов и уездов» отправились со своими просьбами к королю под Смоленск, то «ни малыя милости и пощаженья не нашли». Церкви «разорены», образы святых «поруганы». Попытки выкупить родственников, находившихся в плену в Речи Посполитой, закончились тем, что средства, собранные для выкупа, «все разграбили». Мы, заканчивалась начальная часть воззвания, «не противились» и теперь «все погибли и в вечную работу и в латынство пошли».

Что же хорошего могут ожидать жители Москвы, которых польские и литовские люди «зовут себе противниками» и «врагами»[1384]. Договор об избрании Владислава выполнен не будет, так как «у Литвы на соимище» «положено на том, чтоб вывесть лучших людей и опустошить всю землю и владеть всею землею Московскою»[1385].

Характер употребленных здесь выражений позволяет предполагать, что автору воззвания был известен текст письма Анджея Отиевского или какой-либо подобный документ.

Воззвание заканчивалось призывом подняться на войну, «покамест еще свободны, а не в работе и не в плене разведены»[1386].

В этом тексте образ жителя Речи Посполитой как «иноверца» и агрессора, от которого исходит смертельная опасность для тел и душ русских людей, был сформулирован еще более четко, чем в грамотах Василия Шуйского 1608–1609 гг.

Аналогичный образ, но обрисованный, пожалуй, еще более яркими красками, обнаруживается на страницах написанной тогда же «Новой повести о преславном Российском царстве»[1387].

Судя по имеющимся в тексте указаниям, ее автор занимал достаточно высокопоставленное положение в боярском правительстве в Москве[1388]. Благодаря этому он смог узнать о тайных планах захвата Москвы, а затем и всей страны Сигизмундом III. Целью его сочинения стало открыть глаза русским людям на грозящую опасность.

Само соглашение об избрании Владислава автор «Повести» не порицал. Он прямо писал, что русские послы отправились под Смоленск «на добрейшее дело, на мирное совещание и на лучшее уложение»[1389]. Русские люди надеялись, указывал он, что принц, избранный «за величества рода», приняв православие, сможет «злаго прирожения забыта» и стать добрым правителем «Российского царства», а польско-литовские войска прекратят военные действия и покинут русскую территорию[1390]. Однако надежды на это оказались тщетными.

Русские люди допустили ошибку, предположив возможность каких-либо добрых поступков со стороны короля и его подданных. Ведь это — «враги и злые волки», которые «от давных лет мыслят на наше великое государство… како бы им великое государство похитити и вера христианская искоренити»[1391]. Чтобы достичь своих целей, они обманывают русских людей, обещая прислать Владислава, но их действительной целью является завоевание и покорение России: «Сопостаты наши… хотят нас конечно погубити и под меч подклонити и подружня наша и отроды в работу и в холопи поработити и прижитие наше пограбити, горше всего и жалостнее — святую нашу непорочную веру вконец искоренити и свою, отпадшую, учинити, и сами в нашем достоянии жити»[1392]. Насилия польских солдат из московского гарнизона, которые убивают людей, присваивают чужое имущество, оскорбляют женщин, «поругаются» образам Христа и Богоматери, — наглядное свидетельство того, что ожидает в будущем всех русских людей[1393].

Автор «Повести» подчеркивает связь захватчиков с «антимиром», в котором господствуют враждебные Богу силы зла.